Лакей осклабился и с особенной гордостью ответил:
— В полном здравии находятся. Вчера из «клоба» поздно приехали и сегодня к князю не едут.
— К какому князю?
Лакей уже окончательно посмотрел на Красноярского сверху вниз, как бы говоря ему: "Да ты, кажется, совсем: серый", — и, бросив небрежно в ответ: "К его сиятельству князю Платону Александровичу", — пошел докладывать.
Ване пришлось долго ждать. Наконец, появился снова лакей, но не прежний, а другой, и попросил Ваню войти в гостиную и опять "подождать".
Если Ване показались роскошными комнаты, отведенные для него, то гостиная, в которую он вошел, была такова, что у него глаза разбежались и он даже растерялся. Потолок весь был расписан цветами и амурами, стены — затянуты серебристо-серым штофом. Над большим мраморным камином висело веницианское зеркало, и около стоял экран, на котором были вышиты птицы. Ковер с букетами затягивал всю комнату. Мебель была розовая, с фарфоровыми разрисованными вставками. На стенах висели картины. На одной из них барыня в желтой с голубым шелковой робе, с перьями на голове и палочкой в руках, сторожила овечек, совершенно не похожих на тех, которых видал Ваня у себя в Краснояровке, в овчарне. На другой картине кавалер надевал атласный башмачок на ножку красавицы, и возле них тоже были овечки. У окна гостиной стояла золотая клетка, и в этой клетке сидел попугай. Ваня никогда не видывал живого попугая; он слышал только, что они могут говорить по-человечески. Попугай сильно заинтересовал его. Он подошел к клетке. Попугай в это время преспокойно чистил клювом крыло, но, когда Красноярский подошел к нему, встопорщился весь, перебрал по жердочке ногами, замахал головою и вдруг каким-то странным говором произнес:
— Будешь… будешь… князем… дуррак…
Ваня, несмотря на то, что знал способность попугаев разговаривать, все-таки вздрогнул.
"Занятно! — подумал он. — И попугай есть у него… Как это лакей сказал, где он был вчера — «клоб» какой-то. Нужно будет спросить, что это такое".
И первоначальное представление его о молодом Борзом совершенно изменилось. Судя по обстановке, в которой тот жил, это была далеко не ровня ему, Ване.
Красноярский заглянул в щелку чуть растворенной двери в соседнюю комнату. Там кругом стояли богатые шкафы с книгами — очевидно, библиотека.
"О, он, должно быть, умный!" — подумал опять про Борзого Ваня.
В это время дверь отворилась, и из-за нее послышался голос:
— А, Красноярский, как вас именуют, войдите сюда.
Красноярский прошел через библиотеку и очутился в спальне. Он с первого раза испугался — думал, что по недоразумению попал не в спальню к Борзому, а в комнату молодой девушки.
И тут стены были покрыты штофом, но только голубым, и пол затянут ковром. Над кроватью висел кружевной полог. Против окна стоял туалет с зеркалом в серебряной раме и множеством пузырьков и баночек. У туалета сидел, очевидно, сам Борзой. Но он не обратил ни малейшего внимания на вошедшего Ваню.
Вокруг него суетился господин, великолепно одетый в шелковый кафтан. Они говорили по-французски и, очевидно спорили.
Борзой повторял все: "а la grecque" {По-гречески (фр.).}, a господин в шелковом кафтане — "а l'oiseau royal" {Как царская птица (фр.).}.
Наконец, субъект в шелковом кафтане победил и принялся за щипцы, гревшиеся тут же, на туалете, на каком-то хитром приспособлении.
Когда спор был окончен. Борзой обернулся к Ване:
— Ну, покажи себя, — проговорил он и, оглядев Ваню, сказал что-то по-французски господину.
Оба они засмеялись.
Пока Борзому припекали различными щипцами волосы, он задал несколько вопросов Ване и так, между прочим, сказал:
— Что же ты не сядешь?… Садись!..
Красноярский сел и с тем же любопытством, с которым рассматривал попугая, стал следить за тем, что происходило пред его глазами.
Долго провозившись с завивкою пуклей, француз надел, наконец, на лицо Борзому маску и стал пылить ему в голову надушенной пудрой, от которой Ваня чихнул несколько раз, что вызвало новый смех.
Напудрив Борзого, француз ушел, не поклонившись даже Ване.
На смену французу явились лакеи.
Красноярский и представить себе не мог, что могут в действительности существовать такое платье, где даже на спине подкладка была шелковая, и такое тонкое белье, которое надевали на Борзого.
— Это что ж такое? — спросил он, не утерпев и показывая на кружева, которые держал лакей в руках.
Борзой снова рассмеялся.
— Это? Разве ты не знаешь, что такое маншетты? — удивился он. — Покажи ему! — велел он лакею.
Ваня посмотрел.
— Таких у нашей губернаторши нет, — сказал он.
— Уж, конечно, нет! — подхватил Борзой. — Эти мне тысячу рублей стоят.
— Тысячу рублей?! — чуть не привстав, переспросил Красноярский.
Его наивность, видимо, потешала молодого Борзого.
— Что ж, — ответил он, — у князя есть кружева, которые… одни маншетты тридцать тысяч стоят.
Красноярский чувствовал себя все более неловко.
— Это у князя Платона Александровича? — робко произнес он.
Ему хотелось узнать, какой это князь.
— Ну, да, конечно!
— А как его фамилия?
— Кого, князя? Ты не знаешь фамилии князя Платона Александровича? Да ты совсем из другого монда{Света
