Горшок золота - [28]

.

Произнеся эти слова, Энгус Ог умолк, и некоторое время в пещерке царила тишина. Кайтилин прикрыла лицо руками и не глядела на Энгуса Ога, а Пан притянул девушку еще ближе к себе и глядел в сторону, смеясь над Энгусом.

– Не пора ли девушке рассудить нас? – спросил он.

– Дочь Мурраху, – произнес Энгус Ог, – пойдешь ли ты со мной прочь отсюда?

Тут Кайтилин глянула на бога в великой тоске.

– Не ведаю я, что мне делать, – сказала она. – Почему вы оба меня желаете? Я Пану себя отдала, в его объятиях я.

– Я желаю тебя, – сказал Энгус Ог, – потому что мир меня позабыл. Во всем моем народе нет обо мне памяти. Я, блуждающий среди холмов моей страны, воистину одинок. Я – оставленный бог, запрещен мне мой счастливый смех. Прячу серебро своих речей и злато потехи своей. Живу в расселинах скал и темных гротах морских. Рыдаю по утрам, потому что нельзя мне смеяться, а по вечерам брожу по округе и несчастлив. Где б ни оставил я поцелуй, там спархивает птица, где б ни ступал – там всходит цветок. Но Ум ловит моих птиц в свои силки и продает на базарах. Кто избавит меня от Ума, от пошлой святости Смысла, создателя цепей и капканов? Кто спасет меня от священной нечистоты Горячности, чьи дочери – Зависть, Ревность и Ненависть, той, что рвет мои цветы, дабы украсить свои похоти, и листочки, чтоб увяли они на персях подлости? Се запечатан я в пещерах безвестности, покуда голова и сердце не соединятся плодотворно, покуда Ум не возрыдает по Любви, а Горячность не очистится, дабы принять возлюбленного своего. Тир на нОг[47] – это сердце мужчины и голова женщины. Далеко отстоят они друг от друга. Замкнутые на себе отстоят они, одиноко плещутся меж ними разливанные моря далей. Нет голоса, что в силах докричаться с берега до берега. Ничье око не кинет взгляд, что соединит их, нет такого желания, что сведет их вместе, покуда слепой бог не отыщет их в колышущемся потоке – не как стрела устремляется на поиски из лука, а бережно, неуловимо, как перышко на ветру достигает земли через сотню запинок; не с компасом и картой, а дыханием Всемогущего, что дышит со всех сторон света без всяких забот, непрестанно. День и ночь подталкивает оно снаружи внутрь. Вечно устремляется к сердцевине. Издалека извне вглубь внутрь, трепеща от тела к душе, покуда голова женщины и сердце мужчины не переполнятся Божественным Воображением. Гименей, Гименея! Пою я ушам, что запечатаны, очам, что сомкнуты, и умам, что не трудятся. Сладко пою я склонам холмов. Слепые да смотрят внутрь, не наружу; глухие да слушают шепот собственных вен и да зачаруются мудростью умиления; бездумные да помыслят без усилия, как вспыхивает молния, чтобы длань Невинности дотянулась до звезд, чтобы стопы Преклонения заплясали для Отца Радости, а на смех Счастья отозвался Голос Благословения.

Так пел Энгус Ог в той пещере, а когда умолк он, Кайтилин Ни Мурраху выпросталась из объятий своего вожделения. Но так цепко держал ее Пан при себе, что, когда освободилась девушка, на ее теле остались следы его хватки, и много дней минуло, прежде чем поблекли те следы.

Тут встал Пан в молчании, забрал свою парную свирель, а девушка заплакала, умоляя его остаться и быть ей братом – и братом возлюбленного ее, но Пан улыбнулся и сказал:

– Твой возлюбленный – отец мне и сын. Он – вчера и завтра. Он нижний жернов – и верхний, а я сокрушен между ними, покуда не преклоню колени перед троном там, откуда явился. – С этими словами он обнял Энгуса Ога нежнее нежного и ушел своею дорогой по безмолвным полям, по склонам гор и за синие дали пространства.

А чуть погодя Кайтилин Ни Мурраху подалась со своим спутником за бровку холма, и пошла она с ним не потому, что поняла его слова, и не потому, что был он наг и без стыда, а лишь потому, что нужда его в ней была превелика, а значит, она любила его и не давала ему сбиться с пути – и пеклась, чтоб не оступился.

Книга IV Возвращение философа

Глава XIII

Что – Земля или созданья, какие скитаются по ней, – важнее? Вопрос этот рожден исключительно умственной спесью, ибо нет в жизни ничего более или менее великого. То, что есть, подтверждает свою значимость самим существованием своим, поскольку это равновеликое достижение. Будь жизнь устроена для нас извне, подобный вопрос превосходства обрел бы значимость, но жизнь – она всегда изнутри и меняется или же продлевается нашими собственными аппетитами, устремлениями и сокровенными занятиями. Извне мы получаем пыльцу, освежение пространства и тишину – чего и достаточно. Можно задаться вопросом, не попросту ли пристройка к нашему человеческому сознанию сама Земля – или же мы, подвижные существа, суть не более чем усики Земли? Но лишены всякой ценности подобные материи вне поля, где Ум, подобно мудрому ягненку, резвится беззаботно. И все бы очень хорошо, продолжай себе Ум резвиться, а не стань он первым делом locum tenens[48] Интуиции и не вцепись он в эту службу, а следом не сделайся советником и критиком Всесилию. У всего есть два имени, и всё двояко. Имя мужского Ума, повернутого лицом к миру, – Философия, в Тир на нОг же имя ему Обольщение. Женский Ум называется на Земле Социализмом, а в Вечности известен как Мираж; это оттого, что не случалось союза умов, а лишь сплошное гермафродитное насаждение механистических идей, кои круговертью своей со временем обретают владычество и правят сурово. Миру такая система мышления – благодаря тому, что она последовательна, – известна под названием «Логика», но Вечность вписала ее в Книгу Ошибок как Механизм, ибо жизнь бывает не последовательной, а взрывной и переменчивой, а иначе она – кандальный и трусливый раб.