— Это было до выстрелов, или после?
— После.
— А откуда он прыгнул — с фасадной стороны, или где ты ночевал?
— С моей.
Андрей удивлённо.
— Путаешь ты что-то. Так то всё наоборот должно быть. Ну, да ладно, — Колодников махнул рукой, — все равно этим делом не мне заниматься, не мой участок. Прокуратура пусть с тобой, засранцем, мучается.
Через пять минут он с облегчением сдал больного в инфекционный диспансер и уехал, быстро забыв про этот разговор. Между тем к странному больному пожаловали другие посетители. Два человека прошли в инфекционную больницу, представились работниками милиции, и имели долгую беседу с «засранцем».
Этот допрос прервала толстая медсестра, вспомнившая про систему, к которой был подключен нежданный свидетель, и они покинул палату. Отдавая халаты, тот, что пониже, вежливо поблагодарил врача и предупредил: — Сейчас еще могут подъехать наши коллеги, вы уж их не задерживайте, сразу проводите к нему. Дело уж очень важное.
Про тот странный разговор со своим астрологическим близнецом Спирин не забыл. Дня через два он заехал в студию к своему старому другу, художнику Кривошееву. С Федькой он дружил с детства, вместе когда-то ходили на секцию фехтования. С ним Спирин позволял себе немного ослабить туго затянутый галстук большого, ответственного чиновника.
— О, какие к нам люди пожаловали! Я не верю своим глазам и своему счастью! — приветствовал художник входившего заместителя мэра.
Отдавая дань моде, Федор в свое время отпустил бороду, да так привык к ней, что ни за какие деньги не соглашался расстаться с ней. Эта рыжая кудреватая поросль придавала хозяину какую-то солидность, ибо Федька до сих пор отличался редкой несерьезностью. Вот и сейчас, приложив по военному ладонь к несуществующему головному убору, он промаршировал навстречу Спирину и, подражая торжественному рыку командующего парадом, доложил:- Товарищ первый заместитель главы администрации города Кривова! Во вверенной мне студии за время вашего отсутствия водки было выпито два ящика, вина — три ящика, шампанского — одна бутылка, женщин перетрахано неученое количество!
— Вольно! — также зычно скомандовал Спирин, дал отмашку и подал руку художнику. — Женщинам надо вести счет, в следующий раз, чтобы все было точно!
— Сбиваюсь, Витя, ты же знаешь, я умею считать только до десяти, — покаялся Федька. — Водку пить будешь?
Спирин отрицательно мотнул головой.
— А вино?
— Нет, мне еще в десятую школу надо ехать, какую-то там доску почета открывать.
Между тем Спирин осматривал студию.
— Да, здорово ты, однако, махнул. Когда въезжал сюда, у тебя картин пять было с собой, не больше?
— Точно, — кивнул головой Кривошеев, с видимым удовольствием оглядывая стены, увешанные портретами и пейзажами, этюдами и натюрмортами.
— Молодец! — похвалил друга Виктор.
— Ну, ты тоже молодец. Если бы не ты, я бы хрен получил эту мастерскую.
— Всё равно, за два года столько наваять. Ты просто монстр, Федька. Микель-Анджелло!
— Ты по делам, или как? — спросил художник.
— Да, и по делам тоже. Гринев решил пышно отметить юбилей города, все-таки девяносто пять лет. Программа грандиозна: шествие ветеранов, демонстрация остального электората. Конечно, парад наших хилых войск, концерт, фейерверк, — говоря все это, Спирин продолжал разглядывать картины. — Ребята из отдела культуры задумали кое-что, но не хватает твоей талантливой кисти. Так, пару мазков, брошенных мастером.
Художник ухмыльнулся в рыжую бороду.
— А сколько вы мне отвалите за эту пару мазков? И в какой валюте?
— В пределах сметы. Да не бойся, не обидим, — рассмеялся Спирин, — заплатим, конечно, не так, как эти торгаши за свои витрины, но зато какой размах! Это тебе не витринная реклама, тут у тебя весь город будет в твоей власти. Улицы — кисти, площади — холсты! — заканчивая рекламную речь, заместитель мэра заговорил басом и рубанул кулаком по воздуху в стиле Маяковского.
— Заманчиво, правда, ведь, Федь? — подсластил до густоты меда голос Спирин.
Художник только смеялся в ответ, и отрицательно мотал рыжей головой.
— То есть, в виде оплаты у вас опять будет испанское песо, или по-русски говоря — писец? — предположил он.
— Ну, Федь, — продолжал упрашивать друга Виктор. — Я знаю, что половина города украшена твоими витринами, вот я тебе и представляю возможность поработать со второй половиной города.
— Ну, хорошо, ладно, — согласился тот. — Черт с вами, грабьте нищего художника, а то ведь все равно испохабите без меня.
— Конечно, непременно испохабим, — согласился Виктор, пристально рассматривая еще не оконченный портрет. На холсте прорисовывался контур женского лица, слабый набросок губ, только угадывались волосы. Но зато были тщательно выписаны глаза, огромные, с изумрудно-прозрачной глубиной.
— Это кто ещё такая? — спросил Виктор, кивая на картину.
— Кто? А, эта, — оглянулся в его сторону Федор. — Правда, хороша? Вот только закончить никак не могу, не поймаю ее, и все тут. Позирует ужасно, вертится как на шиле. Петьку Рубежанского помнишь?
— Зайчика? Ну, как же! — усмехнулся Спирин. — Он теперь в люди выбился, банкир, в Москве живет.
— Вот-вот. А это его невеста.
