Городской роман - [12]

Никакого чувства стыда или неудобства он не испытывал, мало того, у него в голове даже не промелькнуло ни одной подобной глупости. О чем, в самом деле, можно было сожалеть, если предыдущей жизни он не помнил, будущей не знал, а настоящую второй раз прожить не удастся? И так он потерял двадцать пять лет – такой незаслуженно огромный тюремный срок.

Радость освобождения гудела в нем натянутой струной, разливаясь по телу мягкими плавными толчками и обволакивая теплой негой расслабленное сознание. Своей радостью Толик готов был поделиться с половиной мира, но мир крепко спал на воскресных подушках. Прислушиваясь к своим шагам, звенящим по мостовой почти в полной тишине, он слышал музыку победы, одержанной над временем.

Утро только вступало в свои права. По мостовой катился одинокий троллейбус. Уцепившись усами за провода, он ехал, поклевывая носом от недосыпа и грустно поглядывая на пустынные улицы Москвы. Притормозив на остановке, он подождал Анатолия в надежде, что вдвоем в дороге станет веселее, но, увидев, что тот прошагал мимо призывно распахнутых дверей, обиделся и, запыхтев, захлопнул их. Обиженно постояв, он покосился еще раз на одинокого прохожего, не пожелавшего составить ему компанию, и тронулся с места.

Идти домой было рано, да и, честно сказать, туда Анатолия не тянуло, поэтому он решил зайти к своей ненаглядной мамочке, живущей от дома его Ксюхи в каких-нибудь пяти трамвайных остановках. Разбудить маму он не боялся, потому что знал, что, во-первых, она уже не спит, а во-вторых, принять своего сыночка она готова в любое время дня и ночи.

Ева Юрьевна Нестерова разменяла восьмой десяток, но на ее умственных способностях это никак не сказалось, напротив, с годами ее память обострялась, речь становилась все более ядовитой и цепкой, а высказывания – прямолинейными и циничными. Людей она оценивала здраво, адекватно их способностям и умственному развитию, не жалея для определения их сущности колких слов и выражений, но ее великолепно выстроенная система мира давала моментальный сбой, когда дело касалось ее ненаглядного ребенка, единственного солнышка в этой грязной действительности.

Как женщина неглупая и проницательная, она прекрасно видела все его слабости и недостатки, но, делая скидку на то, что без недостатков может быть только икона, а никак не живой человек, она прощала их Толику, дабы не ломать сложившихся доверительных отношений с сыном.

Замуж она вышла поздно, почти в тридцать. Будучи твердо уверенной в том, что лучше вообще не ходить замуж, чем сходить абы как, она не стремилась выскочить из теплых родительских объятий, предпочитая сидеть в девках, а не мыкать горе в замужних, и не прогадала.

Отец Толи, Семен Иванович Нестеров, был на двадцать пять лет старше своей избранницы, состоятелен, красив, умен, почти без вредных привычек и безумно влюблен в свою Евочку. Но самым большим преимуществом в глазах Евы была не красота и даже не состоятельность избранника, чудесным было то, что ко времени своей женитьбы Семушка был круглым сиротой. Выходя замуж за Семена, Ева точно знала, что хозяйка в их доме будет одна, как бы ни сложились обстоятельства.

В молодости Ева была красива. Нежно-голубые глаза сияли женственностью и нежностью, но узкие, длинные стрелки бровей и поперечная ямка на подбородке говорили о том, что за этими лазурными глазками прячется мужской склад ума и напористость, не свойственная представительницам слабого пола. Роста Ева была высокого, а точеные черты лица и узкая кость придавали ей аристократический вид. Слегка надменный взгляд, скептическая улыбка и почти круглосуточная сигарета в уголке ярких, не потерявших до старости свой цвет губ выделяли Нестерову из толпы и придавали ее лицу неповторимый колорит.

– Друг мой, тебе следует принимать таблетки от бессонницы, иначе у тебя есть шанс перепутать в скором времени день с ночью, это я тебе говорю как специалист, так что можешь мне верить. – Поцеловав сына в лоб, она прошествовала в комнату, уже не оборачиваясь, твердо уверенная, что сын идет за ней по пятам. – Позволь спросить тебя, Толик, что привело тебя в столь ранний час ко мне? Только не вздумай говорить, что великая любовь к матери настроила тебя на длительный утренний моцион.

– А почему бы и нет? – Толик улыбнулся во всю ширь лица, с радостью чувствуя, что он наконец-то снова дома.

– Этого просто не могло произойти оттого, что ты слишком ленив для таких подвигов.

– Ты считаешь, что я не могу приехать к своей матери из чувства любви? – поинтересовался он, заранее предвкушая остроумный ответ. Слушать ее было сущим удовольствием, если, конечно, ее слова не задевали вас лично, потому что в ее обществе человек находился словно на вулкане, готовом каждую минуту выкинуть наверх поток горячей лавы, причем предположить, когда это произойдет и в каком направлении следует предпринимать шаги к отступлению, было абсолютно невозможно.

– Нет, отчего же, приехать к матери ты можешь, но для подобной эскапады, тем более в столь ранний час, требуются определенные условия, по поводу которых тебе хотелось бы услышать мое мнение, – безапелляционно произнесла она и потянулась за новой сигаретой.