Городок - [32]

— Иконы? — спросил Шохов.— Вы, простите...— Он поперхнулся: — Вы верите?

— Ну что вы,— сказала протяжно Инна Петровна.— Это же старинная живопись! Я приобрела ее у знакомого художника. Кстати, в той деревне, куда вы едете, в избе случайно не висят иконы? Я бы купила, имейте в виду!

— Случайно не висят...— произнес Шохов уклончиво.

— Смотрите сами, у нас это в цене! — повторила хозяйка.

Она стала объяснять, что она бы и сама на машине (она водит машину) съездила бы в какую-нибудь деревню, но на ней висит квартира, дача и, конечно, Костя, который хоть и считается гениальным режиссером, но беспомощен в быту, как ребенок. За разговором как-то вышло, что после полки Шохов починил испорченный замок, потом исправил патрон в торшере, потом сделал массу других мелких домашних дел. Он стеснялся сказать, что ему пора возвращаться, что завтра на рассвете у него поезд на Киров...

Только потом, вспоминая весь разговор с хозяйкой, ее тон, ее манеру приказывать, он подумал, что бедному Косте, наверное, здорово достается в семье, если даже он, в общем-то, ни в чем от нее не зависимый Шохов, полдня слушался и исполнял все, что ему ни говорили. «Ну нет, моя Тамара Ивановна золото по сравнению с Инной Петровной. Женщина в доме должна слушать мужа и молчать. А это не дом, где все решает баба. Это у них в Москве новая дурацкая мода, и дом же, точно, ненормальный, какой-то чудной».

Насильно засунув ему деньги в карман, Инна Петровна в прихожей повторила:

— Позвоните при случае, мы вам будем рады. И насчет работы подумайте! С вашими-то руками, да если не алкоголик, вы же понимаете — золото можно грести! Я вам серьезно говорю.

— Нет,— сказал Шохов.— Мы не шабашкины дети!

— А сейчас все так живут,— сказала Инна Петровна и попрощалась.

И муж Костя попрощался, у него были добрые и почему-то виноватые глаза. Шохов спустился на первый этаж, прошел мимо лифтерши, которая его снова внимательно осмотрела, мимо доски объявлений, пестрящей объявлениями об обмене (все почему-то хотели обменяться именно на этот дом), и весело подумал: «Все-таки чудные. Я так жить не буду».

Билет Шохов взял до Котельнича, в плацкартный вагон, и, хоть полка попалась боковая, у самых дверей, он, по давней, выработавшейся привычке, положил чемодан под голову и проспал почти всю дорогу. Волноваться он начал, когда сошел с поезда и увидел небольшое деревянное зданьице вокзала, его-то он помнил с детства, и крутые, то мощеные, а то и просто земляные тихие улочки города. В старинном монастыре, огороженном каменной высокой стеной, размещался завод приборов. Здесь, на высоком крутогоре, над прекрасной Вяткой поднялись новые дома, Шохов сразу, как ступил на улицу, их засек и все как есть до одного рассмотрел опытным глазом строителя. Дома как дома, на хорошем уровне, хоть ни в какое сравнение с поточным строительством на КамАЗе они не шли. Разворот не тот, как выражаются опытные люди.

Но сейчас Шохову было не до сравнения. Да и о каком сравнении может идти речь, если родина тем и хороша, что прекрасна в любом обличье, в любом богатстве или бедности.

Правда, Котельнич еще и не совсем родина, а только ее преддверие, ее входные ворота, так сказать. Но уже Шохова зазнобило, залихорадило, и походка его, и движения ускорились, стали нервными, как и голос. Вот уж не подумал бы, что можно так сильно волноваться!

Автостанция тут же, при вокзале, новенькая, с большим стеклянным залом, кассами и диспетчерской, но билеты оказались на какой-то не очень близкий по времени рейс.

— Девушка, мне срочно,— попросил Шохов и голоса своего не узнал: господи, да что же с ним происходит! — Куда же я до трех часов ждать буду? — и умоляюще глядел на кассиршу.

— На рейс двенадцать билеты проданы,— отрезала та. Но, помолчав и видя, что Шохов не отходит от окошка, добавила: — Вы к диспетчеру сходите, он может с шофером договориться.

Пожалуй, в большом бы городе, где все, от диспетчера до водителей, затырканы и задерганы, ничего бы у Шохова не вышло. А тут как-то все по-домашнему, как оно и водится на родине,— поговорил с человеком, сухоньким, но ужасно вежливым, сказался здешним, хоть не был в родных местах почти десять лет, и все в одноразье решилось. Диспетчер попросил посидеть (не в коридоре, а тут же, у него в комнате), вызвал на стоянку по радио автобус, а когда шофер зашел заполнить путевой лист, сказал ему: «Тиша, тут наш земляк, домой возвращается, говорит, что лет десять не был, взял бы ты его без места, а?»

Шофер Тиша, парень молодой, моложе Шохова, посмотрел, кивнул, только предупредил, что посадит его не на автостанции, а чуть дальше в переулке.

Все было внове Шохову на родной стороне, и автобусы, как и автостанция, новые, современные, и дорога не чета старой, гладкой синей лентой распласталась среди осенних полей. Народ в автобусе подобрался разный, колхозники, и студенты, и рыбаки с охотниками, потому что охотничья пора, и военные, и рабочие. Кстати, по бесконечному потоку грузовых машин, по некоторым другим привычным глазу поднаторевшего строителя приметам определил Шохов, что где-то близ этих мест ведется крупное строительство. Не мешало бы поконкретней разузнать да расспросить. Но только не сейчас, не здесь и не сегодня. Сегодня — это дом, до которого требуется еще добраться. И не хочется ни о чем больше думать, никуда не отвлекаться.