«Города» и «замки» Хазарского каганата. Археологическая реальность [заметки]

Шрифт

Интервал

См. первые варианты в форме статей (Флёров B. C. 2005, 2007) и тезисов (Флёров B. C. 2008). Предлагаемый текст переработан и значительно дополнен.

Перечислю только некоторые разделы и термины. Общественно-исторические системы являются сложными, нелинейными, целенаправленными, динамическими, многоуровневыми и т. д. Предлагаются различные иерархии, выраженные вербально и графически. Рассматриваются законы полярности и дуализма мира, преемственности и подобия, причинно-следственной связи, цикличности, альтернативности.

С. А. Плетнёва часто использовала определения «замки», «феодалы». Надо учитывать, что к Хазарскому каганату они применимы условно.

Вероятно, не экспорте, а импорте, так как далее речь идёт об «импортных», т. е. привозных, предметах: согдийской фигурке слона и самаркандской бумаге. О малочисленности восточных импортов в каганате см.: Равич И. Г., Флёров B. C. 2000.

С Саркелом — Белой Вежей связано много нерешенных проблем, а сам памятник остался недоисследованным. Я уверен, когда-то он станет доступен археологам для продолжения раскопок, в том числе на прилегающей территории.

Надо иметь в виду, что авторство O. A. Артамоновой номинально, так как вся статья написана С. А. Плетнёвой.

А. И. Семёнов и П. А. Ларенок назвали его «Саркел-3». О неприемлемости такого наименования, вносящего путаницу в номенклатуру цимлянских городищ, я уже писал (Флёров B. C. 2002. С. 161). Вместо этого я предложил называть этот памятник Камышевское (или Камышино) по названию соседней балки.

Уместно упомянуть авторитетное мнение А. З. Винникова о синхронном памятнике славян. Во время посещения известного городища Михайловский кордон в октябре 2008 г. я задал Анатолию Захаровичу вопрос: «Можно ли считать его остатками города?» Ответ был категоричен: «Конечно нет!» Напомню, Михайловский кордон входит в группу памятников, связываемых иногда с легендарным Вантитом (Пряхин А. Д. Беседин В.И., Разуваев Ю. Д., Цыбин М. В. 1997– С. 29–32).

Вряд ли стоит ожидать новых публикаций о Верхне-Ольшанском городище. Е. В. Якименко, по сведениям А. З. Винникова, ушла из археологии. Коллекции керамики остаются необработанными. Отличительная особенность керамического комплекса Верхне-Ольшанского поселения — большое количество и многообразие котлов с внутренними ушками, что указывает на распространение открытых очагов.

В моей статье было ошибочно указано «северо-восточную» (Флёров B. C. 2005. С. 323).

В мою задачу не входит описание упоминаемых в книге памятников. Описания читатель может почерпнуть из соответствующей литературы, в том числе трудов, на которые я ссылаюсь. Что касается структуры Верхне-Салтовского городища, то должен предостеречь: можно встретить разные и весьма нечёткие её описания, в которых путаются понятия «городище», «крепость», «цитадель». Так, к примеру, по Черниговой, памятник состоит из крепости с каменной цитаделью и посада (Чернигова Н. В. 1998. С 52). Что здесь понимается под «крепостью», что под «цитаделью»? Я формально следую в данной книге за описанием, предложенным Г. Е. Свистуном, чтобы не вносить дополнительных разногласий. В то же время не полностью согласен с ним.

В моём понимании прямоугольное (с одной скошенной стороной) замкнутое фортификационное сооружение на Верхне-Салтовском городище и есть крепость, не имеющая внутри цитадели (сравните с Маяцкой и Семикаракорской крепостями с цитаделями внутри). Под городищем же я подразумеваю всё пространство, окружённое внешними валом и рвом, первой линией обороны, по Свистуну. Н. В. Чернигова же под крепостью понимала всю территорию внутри внешней линии обороны. Так же описывает памятник B. C. Аксёнов: «Крепость была окаймлена рвом и валом… Цитадель размером 160x140 м была окружена двумя рядами известняковых плит, пространство между которыми было забутовано» (Аксёнов B. C. 2006. С. 73, 74).

Вопросы терминологии для обозначения памятников салтово-маяцкой культуры, имеющих фортификационные сооружения, оказываются не так просты. Выбор их в первую очередь должен быть обусловлен функциями оборонительных сооружений, степенью заселённости заключённого в них пространства. Тема требует специального рассмотрения.

Я не исключаю, что имеются и другие публикации, оставшиеся мне неизвестными. К сожалению, поступление украинской археологической литературы в Россию происходит нерегулярно.

Не будем сегодня безоговорочно осуждать Д. Т. Березовца и А. М. Шовкопляс за столь варварский способ раскопок гибнущего памятника. Но независимо от наших мнений результаты раскопок оказались чрезвычайно неполноценными. Непростительно отсутствие отчётов, независимо от причин.

В аналогичной ситуации в ходе раскопок Саркела, обречённого на затопление Цимлянским водохранилищем, прибегнул к использованию бульдозера М. И. Артамонов, но только в последний сезон исследований, 1951 г.

Логика действий археологов в обоих случаях понятна — вскрыть максимально большую площадь исчезающего памятника, пожертвовав качеством исследования. Правда, М. И. Артамонов поступил несколько иначе: он пожертвовал только беловежским слоем на части городища, чтобы успеть тщательнее исследовать хазарский слой.

Опыт раскопок на ныне вслед за Саркелом гибнущем Правобережном Цимлянском городище привёл меня к убеждению, что качество спасательных раскопок должно превалировать в любых ситуациях над их объёмом. Другими словами, лучше исследовать небольшой участок, но предельно тщательно, сделав его эталонным для памятника, нежели раскопать кое-как большие площади, выхватив из памятника только постройки и отдельные вещи. Решения должны приниматься коллегиально группой уполномоченных на то специалистов, а не одним руководителем раскопок. Не секрет, что новоявленные акционерные общества более заинтересованы в прибыли путём выполнения максимальных объёмов работ, нежели в решении научных проблем археологии.

A. B. Крыганов ссылается на сведения «Сельской книги памяти воинов, погибших в боях при освобождении села Верхний Салтов, села Украинка Волчанского района Харьковской области в 1941–1943 гг.», 1998, в которой упомянут город Сарада площадью 120 га. Возникает вопрос: где первоисточник этих сведений о 120 га? Это издание к археологии отношения не имеет. Судя по теме, оно подготовлено сельскими краеведами.

Возможно, О. Прицак имел в виду город Амул (Амоль) на севере провинции Табаристан (позднее Мазандеран)? К северо-востоку от г. Амула есть г. Джурджан (Большаков О. Г. 2002. С. 182–183, карта).

В журнале «Огонёк», № 42, 2008 г. в материале «Хазарская мечта» В. Тихомирова и И. Поповой опубликован рисунок под названием «Саксин». С удивлением узнал в изображении воспроизведение в новом «цветовом решении» и с разворотом на 180^>0 акварель художника О. В. Фёдорова «Реконструкция Правобережной Цимлянской крепости», опубликованную в журнале «Восточная коллекция», № 2 (25), 2006, с. 68. В отношении О. В. Фёдорова — это плагиат, для читателей — дезинформация и несуразица. Зачем авторам статьи в «Огоньке» понадобилось выдавать треугольное Правобережное городище за треугольный Саксин, остаётся только гадать.

Можно было бы не упоминать эту подделку-плагиат, если бы она не показывала, что для реконструкции Саксина и Итиля никаких данных пока нет.

Мне пришлось в своё время работать в Гос. Эрмитаже с описями керамики из раскопок Саркела (Флёров B. C. 1976). Могу свидетельствовать, что для каждого керамического фрагмента в руководимой М. И. Артамоновым Волго-Донской экспедиции фиксировались в полевых описях не только место его обнаружения, но и глубина залегания (за уровень отсчёта было приняло основание крепостных стен). Подчёркиваю, каждого взятого в коллекцию фрагмента. А ведь это делалось более чем за полвека до раскопок городища Самосделка.

В 2011 г. в Москве ожидается выход книги В. Н. Чхаидзе о Фанагории, что избавляет меня от описания этого раскопа.

Моя глубокая признательность Татьяне Михайловне Калининой за консультации.

Описание «улицы» на берегу р. Суры в Пензенской губернии из «Вадима» М. Ю. Лермонтова: «…Вдоль по берегу построены избы дымные, черные, наклоненные, вытягивающиеся в две линии по краям дороги…»

Я имел возможность побывать на месте городища в сопровождении Мурата Гаджиевича Магомедова. О прямоугольном плане речь не заходила. Городище в значительной степени занято современными домами, не позволяющими увидеть на месте его планировку.

Г. Е. Афанасьев безоговорочно считает, что строительство каменных крепостей на северо-западной границе каганата было инициировано и осуществлено государственной властью. Пожалуй, такой вывод преждевременен. Проблема далека от разрешения, и ещё не раз будет обсуждаться.

Пользуясь случаем, отмечу, что открытый мною в 1970 г. т. н. «жертвенник» описан С. А. Плетнёвой совершенно неверно (Там же. С. 181). Он не глинобитный, но был сложен из одного ряда поставленных на ребро по периметру сырцовых кирпичей (рис. 27). В центре не яма, а невысокий «столбик» в форме опрокинутого конуса. В том, что всё это заполненноё золой небольшое сооружение было жертвенником, у меня никакой уверенности на сегодня нет. Называть столбик идолом тоже нет оснований. Назначение этого миниатюрного сооружения могут прояснить только аналогии лучшей сохранности. Доследовать «жертвенник» мне не удалось — экспедиция была внезапно свёрнута по требованию местных властей из-за известной эпидемии холеры 1970 г. Сегодня это сооружение опубликовано (Флёров B. C., Чхаидзе В. Н. 2007). Из случайных поступлений 1970 г. публикую пифос VIII–IX вв. из Фанагории, полученный от местных жителей (рис. 28).

В публикации первого варианта данной работы (Флёров B. C. 2005. С. 340) я писал: «Обстоятельства находки стены и публикация вызывают много вопросов. Кирпичная кладка на рис. 2 изображена весьма схематично, пропорции кирпичей не всегда соответствуют указанным в тексте. Было бы чрезвычайно важно знать, кто непосредственно раскапывал и чертил стену, сам Н. И. Сокольский или кто-либо другой из его группы». Мои сомнения подтвердились. Ещё в апреле 2006 г. В. Н. Чхаидзе в ходе своего доклада на заседании Группы средневековой археологии ИА РАН продемонстрировал полевой чертёж Таманской стены (чертёж хранится в архиве института). Оказалось, что на нём кирпичи не изображены! Опубликованный С. А. Плетнёвой разрез является, таким образом, всего лишь недостоверной «реконструкцией». Оставался вопрос об источнике размеров кирпичей стены. Мне по-прежнему приходилось полагаться на данные из текста статьи. Но совершенно очевидно, что предлагаемый С. А. Плетнёвой стандарт «40: 20: 10» является усреднённым, а не реальным.

Стратиграфия типов керамики на рис. 4 представляет также усреднённую картину для всех раскопов на городище. Рисунки керамики, найденной непосредственно в слоях около стены, не представлены. Упоминаемые монеты Романа II (959–963) происходят с других раскопов. Неудивительно, что публикатор, говоря о хронологии стены и слоёв около неё, употребляет такие выражения, как «со значительной долей уверенности», «вполне возможно», «кажется весьма вероятным» (С. 25). В итоге исторические реконструкции, в частности связь пожара, «учинённого Святославом», с прослойкой около стены, приходится воспринимать в лучшем случае как авторскую версию. В связи с интерпретацией С. А. Плетнёвой слоя этого пожара отмечу сомнение В. В. Майко: «Нет абсолютной уверенности в том, что войска киевского князя вошли в Тмутаракань, а тем более овладели Боспором» (Майко В. В. 2000. С. 237). «Выявленный на некоторых участках слой пожарища всё-таки может датироваться широко — второй половиной X в., так как монеты Романа II (965–963)… имели широкое хождение в конце X в. и позже» (Чхаидзе В. Н. 2006. С. 142).

Авторы этой публикации делают на с. 93 странное сопоставление сырцовых кирпичей Шелковского городища с кирпичами Семикаракорской крепости и Саркела: «Средние их размеры [шелковских сырцовых кирпичей. — В.Ф.] 47: 28: 8 см, т. е. эти кирпичи по своим размерам очень близки размерам кирпичей (25–26: 25–26: 5–7 см), например, на Семикаракорском городище на Дону и в Саркеле». По-моему, о «близости» ни по размерам, ни по пропорциям, ни по объёмам речи быть не может.

На этой странице читаем: «Ширина стены в верхней части колеблется в размахе от 2 до 2,5 м. Размах ширины стен у основания колеблется от 30 до 32 м». Надо иметь в виду, что речь идёт о ширине т. н. вала, образовавшегося в результате обрушения стены. По М. Г. Магомедову, ширина вала, т. е. расплывшиеся стены Шелковского городища, в основании равна 30 м (Магомедов М. Г. 1983– С. 40). Распавшиеся стены образовывали «валы» на Маяцком, Семикаракорском и других городищах, и не только салтово-маяцких.

На чертеже на рис. и внизу изображена стрелка (Макарова Т. И. 1998. С. 360). Если она указывает на север, то указание в тексте на расположение контрфорсов к северу от стены может быть ошибочным. На видоизменённом чертеже в другом издании (Макарова Т. И. 2003. Табл. 28) стрелки вообще нет, хотя рядом с другими объектами на соседних чертежах на том же листе стрелки изображены. Признаюсь, в этой ситуации я не разобрался, поэтому пришлось ориентироваться по тексту. И ещё. На первом чертеже видны три контрфорса, на втором, видоизменённом, только два.

В лексиконе ряда пишущих о Крыме археологов всё чаще встречается словечко «салтовцы», в том числе в таком сочетании, как «болгары и салтовцы». Это равносильно тому, если создать сочетание «византийцы и греки». «Салтовцы» — определение со смутным содержанием, оно не исторично. Что касается болгар, то они, как и другие этносы Хазарского каганата, были носителями салтово-маяцкой культуры.

Названия «ёлочка» и «opus spicatum» равнозначны и обозначают один и тот же вид кладки, оба подражательны, ассоциативны: первое — расположению иголок на дереве ель, второе — зёрен в колосе. Оба термина в русской научной литературе применимы и взаимозаменяемы. Термин же «opus spicatum» предпочтительнее, т. к. соответствует общеевропейской традиции латинских наименований основных типов кладок (Сорочан С. Б., 2004).

Впервые «аул» упомянут Феофаном Исповедником под 764 г. В греческом языке, по В. Бешевлиеву, «аул» означает дом, жилище, дворец знатного лица. В словаре классического греческого языка — «дворец», «двор», от царского до скотного. По вопросу происхождения слова «аул» существуют разные точки зрения (Ст. Станилов, 1984. C. 103, 104), однако «аул» и «лагер» интересуют меня не с семантической точки зрения, а как уже устоявшийся археологический термин с определенным содержанием. Я следую за археологической классификацией Р. Рашева. Ст. Станилов полагал, возражая Ст. Михайлову, что «аул» у византийских авторов не всегда дворец с каменным укреплением. Ни в коей мере не пытаясь вмешиваться в дискуссию болгарских ученых, рискну высказать предположение, что некоторая путаница и противоречия происходят из-за того, что в разное время или у разных авторов ряд крепостей, особенно Плиска, могли называться и лагерем и аулом, ведь и те и другие — крепости, укрепления. Позволю, однако, возразить против обращения некоторых болгарских авторов, в т. ч. Ст. Станилова, к иной категории, социальной — азиатскому «аилу» и его стойбищу, которое они образовывали, и привлечению «аила» к решению проблем трактовки «аула» Первого Болгарского царства. В частности, неприемлемо, на мой взгляд, применять к Плиске определения равно и аил, и аул, как это предлагает Ст. Станилов (Там же. С. 105). В археологическом отношении от стойбища остаётся то, что в российской археологии называют «кочевьем» или «открытым поселением», т. е. неукрепленным, которым соответствуют болгарские «селища». Термин, известный также в русской археологии.

Р. Рашев, рассматривая различные типы праболгарской фортификации, дал следующее определение аула: «Характерная черта укреплений аула — сооружение крепостных стен из выделанных в форме параллелепипедов или кубов каменных блоков» (Рашев Р. 2008. С. 121). Другое дело — социально-экономический облик аула.

По сути, об этом же в связи с другой тематикой с тревогой пишет С. Б. Сорочан: «…в ряде таких работ стал обнаруживаться опасный симптом, на который стоит обратить внимание. Развившись и выйдя из-под контроля, он может в будущем увлечь исследователей на шаткий путь домыслов, превращающихся в ходячие клише, навредить уже полученным результатам, посеять путаницу и заблуждения. Самое печальное в наблюдаемой тенденции — отказ от непреложных исторических, археологических фактов и стремление бездоказательно подогнать имеющиеся материалы к собственным выводам, которые далеко не безупречны и нередко не могут быть приняты даже в виде гипотезы, входя в противоречие с иными данными» (Сорочан С. Б. 2010. С. 225).

Обращение О. Г. Большакова к теории К. Маркса в полной мере приветствую. С тем, насколько удачно в данном конкретном случае применена теория прибавочного продукта, можно спорить. Дело в другом. К. Маркс был выдающимся политэкономом, и воспринимать его следует как ученого, исследователя, но не в его искаженном в годы коммунистического режима образе. Тогда ссылки на основателей «марксизма-ленинизма» были обязательным требованием в работах ученых всех отраслей знания, но в первую очередь историков бывшего СССР (например: Пигулевская Н. В.1969). Творческий подход к трудам Маркса не допускался и расценивался как ревизия его наследия. Советский «марксизм» был профанацией научных изысканий К. Маркса. Ссылки на Маркса к месту и не к месту были не просто правилом «хорошего тона», но изъявлением верности коммунистической идеологии и опорой в борьбе с буржуазной. По этой причине ни в одной из моих публикаций тех времён не было ни одной ссылки и даже простого упоминания «классиков марксизма» и уж тем более решений съездов КПСС, в которых теория К. Маркса «развивалась».

Безграмотно, а часто анекдотично выглядит наступившее в России с конца XX в. «отрицание» К. Маркса, что стало элементом идеологии нового правящего режима, исключившей даже из лексики понятие «классы», «классовая борьба», «эксплуатация».

Политэкономия К. Маркса — результат его многолетнего и кропотливого изучения истории человечества, эволюции в ней производственных отношений, видов собственности и т. д. Чтобы убедиться, насколько дотошно К. Маркс изучал историю, в том числе историю средневекового Востока, достаточно открыть его «Хронологические выписки» («Архив Маркса и Энгельса», т. V. М.: Госполитиздат, 1938). По сути это небольшая историческая энциклопедия, в которой упомянуты даже хазары.

С другой стороны, не следует абсолютизировать выводы К. Маркса, относящиеся к кочевым культурам и возникшим на их основе каганатам и империям. В его времена база источников по ним была много скуднее нынешней. В целом же отрицать и не использовать выдающийся вклад К. Маркса в экономическую теорию и историю экономики по меньшей мере неосмотрительно.

Я не встретил у Р. Рашева упоминаний о аналогичном обращении О. Г. Большакова к теории К. Маркса. Оба учёных пришли к этому независимо друг от друга, что весьма симптоматично.

Вероятно, как дань основанной С. А. Плетнёвой традиции упоминание «замков» Хазарского каганата ещё встречается (Петрухин В. Я. 2002. С. 296).

Недавно непосредственно вблизи Маяцкого городища открыт второй могильник — ямный. Это позволит вернуться к вопросу о расслоении в среде местного населения.

Материалы сборов С. А. Плетнёвой не сохранились. Проверить даты амфор сегодня не представляется возможным, а соответственно и даты открытых ею у Таганрогского залива памятников. Весьма вероятно, что среди фрагментов амфор были датируемые VI–VII вв.

В 1970–1974 гг. я прошел по маршруту С. А. Плетнёвой, а также по речкам Сухой и Мокрый Еланчики и Сарматка, впадающим в Таганрогский залив (отчёты в научных архивах Института археологии РАН и Таганрогского краеведческого музея. Все сборы полностью сохраняются в фондах этого музея). Ситуация здесь не столь проста, как она описана С. А. Плетнёвой; хронологию надо уточнять. Что касается упоминаемых ею каменных цоколей на местонахождении у с. Натальевка, то это могли быть развалы жилищ эпохи поздней бронзы. Остатки каменных строений этого времени, перекрытые небольшим салтово-маяцким слоем, были мною открыты на р. Сарматка у с. Отрадное (Ильюков Л. С., Флёров B. C. 1980).

Отмечу следующее обстоятельство. Подавляющее большинство текущих открытий местонахождений салтово-маяцкой культуры в её южных регионах, в частности в Ростовской области, происходит в ходе т. н. «спасательных» экспедиций раскопщиками, не имеющими определённой специализации. К их выводам в предварительных публикациях надо подходить с особой осторожностью. К сожалению, до полных публикаций у большинства из них руки не доходят, т. к. зачистка территорий для строителей от археологических памятников (суть «спасательных» раскопок) поставлена на поток. Надо обращать внимание и на следующее. Цифры вскрытых квадратных метров, как бы велики и впечатляющи они ни были, сплошь и рядом относятся не к площади самого местонахождения, его культурного слоя, а к общему объёму выполненных экспедицией работ. В него могут входить и «пустые участки», особенно если раскопки ведутся траншейным способом вдоль будущих трубопроводов, дорог и пр. Настоящие границы местонахождения при этом не устанавливаются.

Отступая от темы. Я не считаю, что выбор иудаизма был неизбежным и единственно возможным. По крайней мере выбор христианства в реальности не мог удалённому от Византии каганату грозить политической зависимостью и той борьбой, которая, не прекращаясь, шла между Болгарией и Византией. Отголоски её сохраняются до настоящего времени.

Успешнее этот процесс шёл в Англии, сложнее во Франции, до XIX в. затянулся в Германии и Италии. Иной путь прошла Польша. Литература огромна, нет смысла делать выборочные ссылки.

Тема «государственность» салтово-маяцкой культуры периодически всплывает на страницах разных изданий, но преимущественно в русле обсуждения существующих точек зрения (напр.: Моця А. П. 2004. С. 274).

Авторская работа поддержана Программой ОИФН РАН «Аланы, хазары и Русь: этнокультурные взаимосвязи народов Восточной Европы в раннем средневековье».

Формационный подход остаётся устойчивым и в современной исторической науке, ср. Толочко 2007, из работ, специально разбираемых Флёровым, — Гутнов, 2007. О феодальной формации см. ниже.

Ср. попытку обнаружить археологические признаки этого разделения на болгарском материале с позиций формационного подхода: Хенинг, 1982.

Не меньше дискуссий порождает и проблема расположения и истории ранней столицы Хазарии — Беленджера (ср. Магмедов 1994-54-68; Гмыря, 1995:150–156).

Ранним центром такого взаимодействия был Дербент: ср. Кудрявцев, 2003; ср. о взаимодействии сети иранских («сасанидо-албанских») городов и хазарских поселений Магомедов, 1994.

Ср. к проблеме преемственности византийского и болгарского города в «византийской Болгарии»: Миланова, 2007.

Актуальным для городской проблематики представляется обращение к сравнительному анализу тюркской поселенческой лексики, уже осуществленному отечественными лингвистами — см. Лексика, 2001: 492 и сл.

Вероятно, на характеристику укреплений как «кочевого замка» повлияло описание Ибн ал-Асиром осады Беленджера, который население окружило тремя сотнями повозок, по кочевому обычаю (Гмыря, 1995:154).

Дискуссионность касается не только перечисленных общих формационных проблем: дискуссионны и собственно археологические проблемы практически на каждом поселении хазарского времени (ни одно из которых не раскопано полностью). Эти проблемы более или менее подробно разбираются в книге, особенно в отношении боспорских и крымских городов (в связи с недавней монографией — Могаричев и др., 2007); к ним «примыкает» проблематика, связанная с «пещерными городами» Крыма (см. Проблемы истории, 1992 и др.).