Город Золотого Петушка - [26]

Он открывает глаза, когда кто-то громко говорит:

— Москва!

Вот тебе и раз — Москва! Откуда она взялась?

Сна как не бывало. В кабине самолета суета. Кто натягивает пыльник, кто с излишней торопливостью сует в баулы, авоськи различную мелочь, кто с неменьшей торопливостью копается в записных книжках. Где же она, Москва? Игорь приникает к стеклу, даже не слыша, как смеется отец, говоря: «Ну и здоров же ты спать, друг! Одну восьмую окружности земного шара проспал!»

Под крылом — черная земля, укутанная ночным мраком. И вдруг в глаза Игорю кидается красноватое зарево, раскинувшееся на полгоризонта. Крохотные огоньки, которых несметное число горит внизу, отбрасывают это зарево. Они мерцают и то затухают, то разгораются, словно ветер раздувает высыпанную кем-то горячую золу… Они как-то с ребятами прыгали через кучу золы — был сильный ветер, и он раздувал золу, и казалось, она вновь вспыхнет ярким пламенем. Было очень темно, и зола производила жутковатое впечатление огненной пропасти. Игорь толкнул Зойку на лету, и она обеими голыми ногами ввалилась в эту пропасть. Ох! Как она закричала!.. Мама Галя потом лечила Зойку марганцевыми компрессами, а тетя Фрося даже ни слова не сказала Игорю, хотя он ревел не меньше Зойки. Когда это было?..

— Папа, а мы Кремль посмотрим? А Мавзолей? А стереокино?

— Посмотрим, посмотрим! — с какой-то подозрительной готовностью отвечает папа Дима и глядит на часы. — Пожалуй, мы так и сделаем, Галюша! — говорит он маме. — Мысль неплохая!

— У меня плохих мыслей не бывает! — говорит мама суховато.

Они о чем-то сговорились, пока Игорь спал. Но Игорь, захваченный мыслью, — он увидит Москву! — ни на что больше не обращает внимания, торопясь покинуть надоевший самолет со всеми его чудесами. Впрочем, это уже третий самолет. Дважды сменились машины и сменились экипажи — в четырех тысячах километров от Москвы остался тот симпатичный летчик, который со своим «Аля-ля!» так подвел Игоря…

Они сидят некоторое время в зале ожидания. Игорь то и дело спрашивает маму, скоро ли они поедут в город, но мама только отмахивается рукой от его настойчивых расспросов. Папа как-то странно мелькает в зале, — то у одного окошечка, то у другого, потом исчезает в каких-то дверях, потом опять бежит к окошечку.

— Мама, мама, мы на машине поедем?

— Да, да, — отвечает мама.

Тут папа подходит, размахивая голубыми билетами, и у мамы светлеет лицо.

— Все в порядке! — говорит папа и машет рукой носильщику. — В самую точку попали! — опять говорит папа. — Еще бы полчасика, и ничего бы не вышло! Тютелька в тютельку!

Носильщик глядит на билеты, на чемоданы, вдруг быстро хватает их и бегом устремляется в те же двери, в которые только что вошли Вихровы. Мама Галя торопит Игоря и с некоторой настороженностью глядит на запыхавшегося папу, который дышит не очень хорошо — с сипами и с всхлипами. Опять разволновался!

Дорожка. Самолет. Лесенка. Мягкие кресла. Лампочки над ними. Ревет левый мотор. Потом — правый. Бортмеханик задраивает дверь. Теперь ревут оба мотора. И ярко освещенный аэровокзал с огромной надписью «Москва» плывет в сторону, как отплывали аэровокзалы с другими надписями. А как же Кремль? А как же Мавзолей? А как же стереокино? Ну что же это такое?

— Игорек! — мягко говорит мама. — Папе надо добираться до места как можно быстрее, и так его дорога измучила. Пока ты спал, у папы уже был маленький приступ. Ты же сам слышал, что военный совет решил…

— «Военный совет, военный совет»! — говорит Игорь, и все расплывается в его глазах от горючих слез, которые брызжут, как у рыжего в цирке, целым фонтаном. — Это ты решила, а не военный совет. Ты! Ты!

Мама отворачивается от Игоря и совсем другим тоном говорит:

— Ну хорошо. Это решила я. И довольно об этом! — Она глядит на папу Диму и не может удержаться от упрека: — Разве можно давать ребенку необоснованные обещания?

Она что-то добавляет, беззвучно шевеля губами, только для папы Димы, который смотрит на нее с виноватым видом. Конечно, она говорит ему: «Пе-да-гог!» Когда мама Галя так произносит это слово, оно перестает казаться Игорю хорошим словом…

И тут самолет куда-то начинает бросать. У Игоря замирает под ложечкой. Папа широко разевает рот — он всегда знает, что надо делать. Мама бледнеет — ей становится нехорошо. А самолет все заваливается в какие-то ухабы и колдобины, и конца этому не видно. Ф-фу, какая гадость!

— Ну и болтанка! — говорит папа, который все знает. Он успокоительно добавляет: — Тут господствующие ветры — с моря, а мы летим против ветра. До самого места будет мотать!

Мама сердито глядит на него, страдальчески морщится и говорит:

— Спасибо за справку! Теперь мне, конечно, стало легче!..

Опять и опять… Неужели же нельзя обойтись без этого?

Всходит солнце, такое же, как и везде, но оно освещает непривычную местность. Вместо деревень, в которых дом́а жмутся друг к другу, как заблудившиеся дети, дома тут, по два, по три, стоят друг от друга на отдалении. Между ними белые тропки, и рощи, рощи — впереди и позади, справа и слева… А между рощами открывают свои голубые глаза озера, озера, озера. Разноцветные поля, совсем небольшие. И так на всем пространстве, куда хватает глаз.