Город Змей - [5]

Франк тяжело дышит, раздувая ноздри, потом осторожно смотрит на меня:

— Это фото Эла.

— Эла Джири?

— Да.

Я качаю головой:

— Нет. Это не он.

Я знаю Эла Джири так хорошо, как вы можете знать кого-нибудь, кого на самом деле не встречали. Я стал интересоваться им, когда он взял себе имя Паукар Вами и принял его внешность. Я тайно следил за ним, собирал о нем сведения и фотографировал в самых компрометирующих положениях. Это не он.

Франк снова изучает фото.

— И все-таки очень похож на Эла. А, Джерри?

Джерри и Франк служили вместе с Элом Джири много лет назад.

— Я эту фотографию уже видел, — говорит Джерри, — сначала тоже подумал, что это он, но Капак прав — это кто-то другой.

Франк щурится:

— Да, теперь я вижу. У него уши меньше, лицо тоньше, а зеленые контактные линзы более темного оттенка.

— Не думаю, что это контактные линзы, — говорю я тихо, беря фото обратно.

— Кто это? — спрашивает Фрэнк.

Я колеблюсь, прежде чем произнести безумные слова, но с усилием выдавливаю их:

— Похоже, это Паукар Вами.

— Но это имя использует Эл, — замечает Франк.

— Я имею в виду настоящего Паукара Вами. Аюмаркана, который исчез десять лет назад, когда умер Дорак.

Франк и Джерри обмениваются тревожными взглядами. Они никогда особенно не верили моим историям насчет Аюмарканов. Хотя они видели мое возвращение из мертвых и знают, что в этом мире есть кое-что, помимо того, что видит глаз, однако имеются вещи, которые им трудно переварить своими мозгами.

— Не имеет значения, — бормочу я, — это не ваши проблемы. Сосредоточьтесь на управлении гвардейцами, а мне оставьте заботы о призраках прошлого.

Франк открывает рот, чтобы что-то сказать, но, ничего не придумав, отдает честь и удаляется. Джерри, шаркая, уходит за ним, оставляя меня в одиночестве в моей цитадели для размышлений.

Паукар Вами не единственный призрак, который вернулся, чтобы потревожить меня. Есть и другие. Люди, которые на самом деле никогда не существовали, люди, которые умерли или жили эти десять лет только в моей памяти. До тех пор, пока этого парня не зафиксировала камера, мне казалось, что они живут лишь в моем воображении. Теперь у меня нет такой уверенности.

Вздохнув, я убираю фото обратно в ящик и оставляю эту головоломку до следующего раза. Впереди много дел. Я умер не больше чем на три дня, но многое могло случиться даже за этот небольшой период. Пришло время наверстать упущенное, снова утвердить свой авторитет и дать людям знать, что Кардинал вернулся из мертвых… в который раз.

Глава вторая РЕЛИКВИЯ

Самая эксклюзивная в городе частная лечебница Сольверт расположена в тихом углу Садов Кончиты, парка, созданного во времена Фердинанда Дорака. Жена Дорака, Кончита, однажды попросила его сделать к ее дню рождения что-нибудь красивое и необычное. В ответ он и создал этот парк. Когда дело касалось Кончиты, он становился сентиментальным старым простофилей.

Кардинал оставил трастовый фонд, чтобы платить за содержание парка, и я тоже принимаю в этом участие, делая собственный ежегодный взнос, возмещающий недостачи, отдавая дань памяти Кончиты Кубекик, которая была моим близким другом.

Томас высаживает меня у входа в Сольверт. Меня узнают сразу же, как только я вхожу, и все служащие стараются выглядеть занятыми — никому не охота связываться с таким отъявленным гангстером, как я. Наконец я ловлю медсестру и прошу провести меня к Форду Тассо. Она нервно сглатывает и несется впереди, показывая путь. Я сам могу его найти, но им не нравится, когда посетители ходят без присмотра. Форд не единственный бывший гангстер в их списках.

Форд сидит в кресле-каталке под густым деревом, наслаждаясь весенним утром. Даже со спины он производит сильное впечатление — как всегда, широк в плечах и похож на скалу. Я серьезно полагался на Форда, когда вступил в должность. Я бы до сих пор зависел от него, если бы инсульт не прервал его активность.

Я жестом отпускаю медсестру и кашляю, чтобы обозначить свое присутствие.

— Нет нужды устраивать припадок коклюша, — хрипит Форд, — у меня с ушами все в порядке, как и раньше. Я слышал, как ты подходишь.

— Привет, старый друг. — Я наклоняюсь, чтобы пожать его левую руку. Его гранитные черты не смягчило время. Если уж на то пошло, с неподвижным с одной стороны лицом он выглядит еще суровее, чем всегда. Удар сильнее поразил правую часть, парализовав лицо и руку и почти выведя из строя ногу. Когда это необходимо, он может передвигаться самостоятельно, но ходит медленно и неуверенно, тяжело волоча правую ногу.

— Вы, должно быть, сильно в дерьме, если пришли сюда, — хрипит он.

Я криво улыбаюсь. Мы оба знаем, что я не стал бы тратить время на дружеский визит.

— Сильнее некуда.

Он поворачивается, чтобы взглянуть на меня, и ждет. Со времени удара прошло четыре года. Шесть месяцев он не мог говорить. Постепенно научился произносить звуки, хотя сначала его произношение было таким плохим, что даже сиделка, проводившая с ним двадцать четыре часа в сутки, не могла понять его. После неисчислимых часов тренировок и лечения он сам выучился говорить заново. Речь его медленна, но гораздо более разборчива, чем бывает в подобных случаях. В первый год доктора думали, что он не выживет. Я считал иначе. Смерть должна побороться с Фордом Тассо полных двенадцать раундов, прежде чем выбьет его с ринга.