Город за рекой - [93]

В то время как Роберт, не решившись сразу пройти на террасу, стоял, осматриваясь, посреди зала, к нему подбежал полнолицый господин с весело сверкавшими глазками за толстыми стеклами очков. Это был знакомый Роберту секретарь из Префектуры, который в день приезда оформил ему документы; последний раз они виделись, когда архивариус выступал с сообщением перед городскими чиновниками. Высокого Комиссара, сказал Роберту секретарь, не было, поскольку проведение этого мероприятия не входило в круг его обязанностей, а являлось исключительно прерогативой Великого Дона. Секретарь, дружелюбно поглядывая на Роберта из-за стекол очков, разъяснял ему, что сия процедура подготавливается здесь уже несколько дней и ночей и сегодня она всего лишь продолжается, но пусть архивариус не думает, что он многое пропустил, хотя нельзя не отметить, что подготовительная работа представляет собой самую трудную часть всей процедуры и должно пройти определенное время, пока все это колесо прокрутится. Он вручил Роберту веер и бинокль, веер — "для легкого ветерка", как он выразился, а бинокль — "для деталей на заднем плане". С этими словами он пригласил его пройти на террасу.

— Великий Дон, — шепнул он Роберту на ухо, — ждет вас.

Секретарь представил стоявшим у балюстрады чиновникам архивариуса и хрониста. Господин в сером цилиндре, которого секретарь назвал Великим Доном, на мгновение повернул голову в сторону Роберта и, с достоинством приподняв свой цилиндр, пригласил архивариуса удостоить вниманием зрелище на площади. Господа из свиты рассеянно приветствовали архивариуса кивком головы и снова обратили взгляды на арену. Розовощекий секретарь встал позади Роберта, в полушаге от него.

Архивариус оперся обеими руками на широкую балюстраду, кремовый, с прожилками мрамор которой еще хранил прохладу ночи.

В первую минуту, едва он обежал глазами площадь, у него возникло впечатление, будто вся ее обширная поверхность облеплена полчищами мух, которые, точно накрытые огромным стеклянным колпаком, вяло шевелились и ползали по ней в разных направлениях. Только потом уже, внимательно присмотревшись, он увидел, что это были люди, медленно перемещавшиеся внутри замкнутого стенами двора.

Одни сидели кучками на земле, другие, сбившись в группы, теснились вокруг длинных шестов с прикрепленными к ним какими-то табличками, которые колыхались над волнующимся морем голов. Тут и там мелькали белые бурнусы распорядителей; по их указанию группы строились в колонны, отдельные фигуры выступали вперед и становились в пары и, образуя колонны, медленно шли, как на похоронах или в полонезе, по кругу; время от времени определенные пары отделялись от шествия и по очереди проходили мимо террасы. Господин в сером цилиндре, как бы отмечая каждую пару, хлопал перчатками по балюстраде. В отдельных случаях, что, впрочем, бывало очень редко, он не хлопал перчатками, а приподнимал свой цилиндр. У господ из свиты этот жест вызывал всякий раз недоумение; о каждом таком случае они уведомляли чиновников в зале, а те в свою очередь передавали соответствующие указания дальше.

Теперь часть толпы сбилась в дальнем конце двора; другая часть разбилась на группы, которые либо толпились возле шестов с соответствующими цветными табличками, либо вытягивались в длинные шеренги и двигались в разных направлениях по полю, причем то задерживались на одном месте, то снова шли. Многие становились на колени, как в молитве, некоторые разминали руки и ноги, подпрыгивали и приседали, как при физкультурных упражнениях; у Роберта, обозревавшего эту движущуюся панораму, было такое впечатление, будто площадь медленно колыхалась, как огромная палуба океанского корабля при бортовой качке. Терраса, от которой с двух сторон вели вниз небольшие лестницы, походила на капитанский мостик, и она тоже как будто слегка покачивалась. Резные колонны, подпиравшие террасу, заканчивались внизу бронзовыми выступами в виде львиных лап.

Хронист, приставив к глазам бинокль, рассматривал отдельные фрагменты этого парада мертвых. Хотя стекла бинокля значительно увеличивали удаленные группы фигур, он все же сомневался, что среди сотен и тысяч сумеет разглядеть немногие знакомые лица людей, которые, по его предположению, тоже должны были находиться на этом смотре; он опасался, что в числе участников могла оказаться, помимо Кателя, и Анна.

Его внимание привлекли таблички с надписями на нескольких языках, вокруг которых группировались участники смотра. В одном месте он обнаружил, к примеру, такие таблички: "преступники — жертвы", "гонители — гонимые", "еретики — добровольцы", "пресыщенные жизнью — рано ушедшие из жизни". В другом месте таблички классифицировались по следующему принципу: "обманутые — обманщики", "невиновные — совращенные", "барышники — идеалисты", "мученики — осрамленные". Он смог разобрать не все надписи. Теперь все эти группы, казалось, объединялись в большие главные партии под шестью названиями: "потребители", "марионетки", "авантюристы", "статисты", "мечтатели", "обыватели". Группы статистов и обывателей объединяли наибольшее число участников. Вокруг этих плакатов теснились большие толпы мужчин и женщин.