Город за рекой - [87]

— Между тем и мой ежегодник попал под обстрел критиков, — продолжал он. — Хотя один из распространенных упреков сводился к тому, что я будто бы предъявлял завышенные требования к качеству, мне тем не менее скоро стало очевидно, что я, несмотря на все чувство ответственности, установил планку качества слишком низко.

— И вы потеряли, — сказал архивариус, — веру в призвание слова и поэзии?

— Не в их метафизическое значение, — возразил юноша, глаза которого светились холодным огнем, — просто я понял, что даже самый неподкупный критерий субъективен в меру заблуждений своего времени. Я пришел к выводу, что должен оставить это дело, которое считал своей жизненной задачей. Прекратил издание альманаха.

— Может быть, — предположил Роберт, — тут сыграло роль то обстоятельство, что вы еще слишком молоды.

— Я не знаю более чувствительного критерия творческого духа, — сказал хранитель, — чем строгость юности. Не имеет смысла дальше говорить о моей жизни. В любом случае это был урок, хорошая школа, которая помогла мне понять структуру Архива сразу же, как только я поступил сюда. А это произошло вскоре после того, как я отвернулся от поэзии и избрал обычную профессию, чтобы зарабатывать на хлеб.

Хранитель помолчал немного, потом хотел было снова обратиться к своей работе, но архивариус (который проникся симпатией к юноше, разглядев в нем чистую натуру) осведомился, не попадались ли ему среди последних поступлений бумаги Бодо Лахмара, легенды о Хенне. Хранитель сказал, что они как будто приняты на хранение на какой-то срок.

— Решение предварительное, — заметил он.

Архивариус выслушал это не без волнения и, поблагодарив юношу за беседу, попрощался с ним.

Так спускался он все ниже, с этажа на этаж, задерживаясь на каждом, обменивался двумя-тремя фразами с дежурными служителями и осторожно выведывал, не взяты ли какие-нибудь книги и рукописи во временное пользование. Но это всегда были только отдельные сочинения, которые находились в работе у ассистентов.

Наконец он спустился в самый нижний подземный этаж, где пребывал Мастер Магус. Он и сейчас был на своем обычном месте. Архивариус застал его за чтением, по крайней мере тот держал в руках развернутый пергаментный свиток; но, может быть, он был погружен в раздумье. Снова стоял Роберт перед почтенным старцем, который в своей серебристо-серой мантилье напоминал отшельника. Снова смотрел в его бездонные глаза, светившиеся ровным глубоким светом знания, знания бытия, лежавшего по другую сторону земных вопросов.

Мастер Магус опустил рукопись и устремил из своего далека взгляд на архивариуса. Потом заговорил.

В памяти Роберта отчетливо запечатлелись первые слова великого пустынника, старейшего из ассистентов Архива, которые тот произнес, поприветствовав гостя жестом руки и пригласив его сесть напротив себя на низкую каменную скамеечку.

— Время нуждается в словах, то, на чем не лежит отпечаток времени, довольствуется молчанием.

Точно молния сверкнула и рассеяла мрак гнетущих дум, освободив от необходимости прямых ответов на все вопросы о значении Архива.

— Зримыми остаются соответствия, — тихо прибавил старец.

Потом он рассказал о царе Ашоке, который некогда в своем царстве приказал высечь на каменных плитах слова возвышенного, просветленного, совершенного — речения Будды, какими они дошли до нас в изложении его учеников, и эти каменные плиты были установлены в его стране. Благодаря этим наскальным эдиктам, этой жизни в духе имя его оставалось в памяти потомков в течение двух с половиной тысячелетий. Правда, то, что тогда знал каждый деревенский ребенок, что было всеобщим достоянием людей в Индии, ограничивалось в продолжение веков немногим, но это и не может быть иначе, и даже мудрость и жизненный опыт Сиддхарты Гаутамы, современниками которого были Гераклит и Конфуций, были извращены и вульгаризированы.

Старец говорил о небольшой группе рассеянных по миру одиночек, живущих хлебом духа, тогда как масса остается в плену материальных сиюминутных потребностей. Но знание божественной субстанции, которое оставляет свой живой след в человеческой душе, всегда существует на Земле. Суть не в том, что всегда и везде пользуются его запасом, главное, что всегда остается возможность прибегнуть к нему надлежащим, верным способом.

Чтобы отдохнуть в тени, путнику не нужен весь лес, даже вся крона старого дерева, довольно и части ветвей, которые могут подарить тень.

Он долго молчал, чтобы дать слушающему подумать. Роберт увидел в этом образе сущность Архива.

— Дух есть творческая магия, — сказал старец. — Монастыри в Тибете, склоны Арарата, хранящие свою тайну, буковинская Садагора или францисканские Ассизы, минойские пляски, или элевзинские мистерии, или шабаши ведьм — все находит соответствие себе в знаках, написанных или ненаписанных текстах, какими их хранит Архив. Это всегда волшебство, которое неподвластно человеческой воле и в котором не участвует простой человеческий разум. В жизни мы питаемся, осознанно или неосознанно, этой субстанцией, постоянно возобновляющимся наследием источника. Сюда же относится и магическая сила слова. Как не прерываются день и ночь, а составляют, постоянно сменяя друг друга, год и наполняют тысячелетия Земли, так не прерывается и цепь чередующихся смерти и жизни.