Город за рекой - [80]

— Среди моих товарищей немало таких, — осторожно начал сержант, — которым опостылело здешнее существование. И они хотели бы избавиться от своей участи — одним словом, бежать отсюда.

— Бежать? — удивленно переспросил архивариус.

— Да, и, может быть, даже через реку, на ту сторону. Под прикрытием темноты, где-нибудь в таком месте, которое не охраняется. В общем, мы располагаем некоторыми данными разведки.

— Через реку? — снова переспросил архивариус.

Сержант утвердительно кивнул. Он уверял, что крутые берега в отдельных местах вполне преодолимы, тем более если идти не в одиночку, а большими группами. Во всяком случае, мол, надо попытаться.

— И там вы хотите снова воевать! — воскликнул архивариус.

Бертеле вздрогнул. Нет, и трижды нет, заявил он. Они хотели бы только вырваться из этого летаргического оцепенения, в котором они находятся здесь. Хотя он понимает опасения архивариуса. И все же пусть он не думает, что они снова хотят на войну. Он лично намерен продолжить учебу, другие тоже мечтают заняться наконец каким-то стоящим делом или завершить свое образование. Они уже забыли, как там, в другом мире, как женщина, наконец, выглядит. Ведь разве это жизнь — то, что здесь.

— Согласен с вами, — сказал архивариус.

— А теперь эта проклятая война, о которой говорят, — продолжал Бертеле, — чего доброго, смешает все планы.

Он нервно теребил свой вихор.

Архивариус досадливо поморщился. Ему все же хотелось бы знать, сказал он, зачем заговорщикам понадобился архивариус.

Сержант вежливо пояснил, что солдаты хотели бы выслушать его мнение относительно замышляемого побега. И надеются даже на помощь архивариуса.

Подразделения тем временем построились в большое каре. Жара сгустилась, точно под стеклянным колпаком. Душный воздух отдавал чем-то сладковатым. Солдаты стояли недвижно, как фигурки в тире. Архивариус и Бертеле прошли вперед и остановились перед строем на некотором отдалении.

— Но вы не подумали, — сказал архивариус, — в какое положение вы ставите меня своим признанием, иначе я не могу расценивать ваши слова, господин Бертеле. Вы делаете меня соучастником тайного плана, что прямо противоречит законам Префектуры. Моей должностью я обязан властям.

— Мы, конечно, думали об этом, — спокойно отвечал Бертеле, — насколько мы вообще можем оценивать ситуацию, исходя из своего незначительного опыта. И все-таки, взвесив все, мы пришли к мысли, что вы как архивариус и хронист не принадлежите непосредственно к здешнему обществу и его органам власти, а являетесь в некотором роде посторонним лицом. Вы, насколько мы понимаем, заключили соглашение с Префектурой, которое, хотя и обязывает вас пребывать в этом крае, оставляет за вами тем не менее право человеческой свободы, свободы думать, желать и действовать. Вы если и находитесь во власти духа, который царит здесь, то в той лишь мере, в какой вам это нужно самому, — чтобы оставалась возможность свободно дышать. Тем самым вы, возьму на себя смелость определить ваше положение здесь, противостоите как сменяющемуся населению, так и осевшей в городе касте служащих — от городских охранников до Высокого Комиссара. Вы пребываете вместе с другими в плену, но сами по себе не являетесь пленником.

Роберт хотел уже после первых слов возразить, но этот сержант, к его удивлению, обнаружил столь неожиданную способность к рассуждению, что он удержался и с интересом продолжал следовать за ходом мыслей молодого философа в военном мундире. Долгое время Роберт не осознавал своего положения здесь; только благодаря Анне узнал, кто он такой в этом городе. Многое, о чем говорил сейчас Бертеле, представлялось ему убедительным. Он понимал теперь, что означало звание хрониста, само это слово привело его в замешательство и одновременно вызвало досаду, когда Катель в первый раз употребил его применительно к нему. Он вспомнил разговор с Анной сегодня утром. Задача его состояла не столько в том, чтобы писать отчеты для Префектуры, сколько в том, чтобы свидетельствовать о пережитом, быть посредником между мирами по эту и по ту сторону реки. В этом, должно быть, заключался смысл его существования.

— И все же это невозможно, — сказал архивариус, возвращаясь к исходной мысли разговора, — чтобы я делал что-то вопреки закономерности.

— Вопреки закономерности, — подхватил Бертеле, — ничто не может совершаться. Даже сама мысль, противная этому, невозможна. Мы свободны только в рамках закона. Даже если полагаем, что переступили его, мы все же остаемся во власти его действия. Хотя мы нарушаем его уже тем, что вообще обсуждаем сам этот вопрос. Это остается делом Префектуры. Однако задумываемое бегство, о котором я говорю, не может означать нарушения течения закона, ибо это — естественная мысль заключенного. Правда, большинство из нас, повторяю, слишком обессилено, слишком вяло, апатично, чтобы помыслить себе возвращение к нормальной жизни, не говоря уже о том, чтобы желать ее. Да вы лучше меня это знаете по гражданскому населению, от которого солдат изолируют. Хотя мы, может быть, ошибаемся. Я, к примеру, не знаю, как обстоит дело у фрау Анны, с которой я имел случай несколько раз разговаривать. Она такая робкая. Но у меня нет сил, чтобы размышлять еще и о судьбе других. У меня даже не возникает вопроса, почему я нахожусь в этой обители военщины, хотя я никакой не солдат, а студент философии и случайно ношу военный мундир. Вы и не подозреваете, господин архивариус, каких невероятных усилий стоит мне мыслительная работа в этой гнетущей атмосфере, какое требуется напряжение, чтобы в условиях этой впустую протекающей жизни ухватить мысль и мало-мальски понятно ее выразить. Ведь все, что я вам излагаю сейчас, я заранее приготовил, составил фразы, заучил и все время повторял их про себя, чтобы не растерять слова до встречи с вами, чтобы в решающий момент не впасть вдруг в это состояние оцепенения и апатии, в которое все здесь так легко погружаются. Теперь вы, может быть, поймете, почему я до сих пор был немногословен и все время поторапливал вас. Я не ожидал, что мы так задержимся в казарме, я надеялся, что быстро приведу вас к своей группе, которая должна была ждать нас позади казармы. А теперь такая суматоха поднялась, такое смятение среди солдат. Я сам, может быть, должен был присоединиться к остальным, но тогда бы я вас вовсе потерял из виду. Позвольте мне надеяться, господин архивариус, что я все же не напрасно позвал вас сюда. Помогите нам!