Город за рекой - [79]

— А я тебе говорю, Карл, — гудел хриплый бас, — мы никак не могли проиграть тогда войну. Полстраны было уже завоевано. Смотри, — и он начертил мелом несколько жирных штрихов на стенной доске, — вот здесь мы стояли двенадцатого, а семнадцатого мы уже вырвались из окружения и капитан мне еще сказал: "Ну, Людвиг, дело ясное", Карл, дружище, ты только подумай, что это значит, когда сам капитан говорит такое. "Дело ясное", — сказал он. Он же имел в виду военные действия, разве не так?

— Все это вздор, что вы там говорите, — вскричал звонкий голос, — ты и твой капитан! Вы тогда ничего не могли знать. Семнадцатого оно было действительно так, не спорю. Но двадцать третьего, когда тебя уже не было при этом, твой отряд стоял совсем не там, он отступил назад, а через два месяца еще дальше. Смотри, — он стал чертить черточки на другой стороне доски, одновременно стирая губкой позиции, которые обозначил Людвиг.

— Какое ты имеешь право стирать их, — гудел бас, — это последнее, что я помню. А то, что ты сейчас делаешь, чистая фальсификация истории.

— Вы ничего не понимаете, — вступил в спор третий голос. — Я был при штабе и лучше знаю, как обстояло дело. Война длилась еще целых два года.

— Это не так, не так! — вскричали наперебой Карл и Людвиг. — Ты несешь полную чепуху, даром что лейтенант. Война на Рождество закончилась, это все говорили. И на Рождество мы были уже здесь, в этом проклятом плену или как он там называется. Значит, мы не можем не знать, что она закончилась тогда.

Обступившие их товарищи, до того бросавшие только короткие реплики, теперь активно вмешались в спор. На доске чертились и стирались новые схемы, один оспаривал дату, которую называл другой, все разом кричали, и каждый излагал свою версию событий. Один утверждал, что он был очевидцем того, как пруссакам под Кёнигсбергом задали жару, другие возражали: мол, пруссаки под Кёнигсбергом одержали победу, это каждый ребенок учит в школе. "Да что мне до вашей школьной истории! — отмахивался тот. — Это все глупости, вранье!" Он, мол, присутствовал при том, рисковал своей жизнью, он должен знать, как обстояло тогда дело, в два часа пополудни. Его подняли на смех.

Каждый был убежден, что карта мира оставалась такой, какой она была на тот момент, когда он сам последний раз участвовал в событиях. Солдаты взялись под руки, стали в круг и начали раскачиваться из стороны в сторону. Раздавались возгласы: "de la partie!", "Ура!", "evviva".

Кто-то крикнул: "Говорят, снова война!" Голоса разом смолкли. Солдаты молча обменивались недоверчивыми взглядами. Круг распался. Казалось бы, этот возглас должен был взбудоражить молодых солдат, возбудить в них азарт, но оживились немногие. Роберт без труда догадался, что для них военная служба была ремеслом. Большинство же стояло как громом пораженное. Возможно, что они работали до войны в гражданских учреждениях и только под давлением обстоятельств надели военную форму. Теперь они стояли, сбившись в кучку, и хмуро смотрели в землю. То кое-кто бросал выжидающие взгляды в сторону двери. То ли они ждали вмешательства архивариуса, который уже открыто стоял в дверях, то ли инстинктивно искали выход из создавшегося положения. В коридоре уже толпились десятки любопытных, переговаривались приглушенными голосами; то и дело слышалось слово "война".

Архивариус напряженным взглядом следил за происходящим. Бертеле дергал его за рукав, торопя идти дальше, но тот только тряс головой. Он увидел, что наиболее активная часть воспользовалась замешательством массы. Эти солдаты понуждали других строиться в колонны, шипели на них, подталкивали, выкрикивали команды. И таинственный механизм повиновения срабатывал.

Похожая сцена разыгрывалась и за спиной архивариуса в коридоре. Выкрики становились все громче, звучали настойчивые возгласы: "Час испытания!", "Вооруженный народ!", "Пробуждение нации!", "За мир в будущем!", "Победа или смерть!". Послышались шаги марширующих солдат. Казарма гудела и сотрясалась. Из всех помещений вываливались группы мужчин в мундирах прежних времен, поспешно пристраивались к движущейся колонне, голова которой уже приближалась к каменной лестнице в противоположном конце коридора.

Скоро и архивариус, вокруг которого неизменно оставалось пустое пространство, оказался вместе с Бертеле на песчаном поле, расстилавшемся позади казармы " #931;". Они молча шагали по сыпучему песку. Над землей висела белесая пелена. Может быть, это была пыль, поднятая марширующими колоннами, или разрослось туманное серовато-желтое облачко, которое еще совсем недавно стояло в небе, как детский бумажный змей.

Это, мол, совершенно необычное явление, заметил сержант. Архивариус не понял, к чему относились его слова: к марширующим колоннам солдат или к туманному облачку в небе, на месте которого теперь отчетливо вырисовывались полосы, напоминавшие длинные паучьи лапы.

— Мы долго задержались здесь, — прибавил Бертеле, — я боюсь, что вы можете теперь неверно истолковать наш план.

— Какой план? — рассеянно спросил архивариус; он все еще находился под впечатлением беспомощных споров, слышанных им в казарме, и неразумных, как ему казалось, действий солдат, последовавших в ответ на возглас о войне.