Город за колючей проволокой - [6]

Много позже я узнала от отца, что он в ту ночь так же, как и в предыдущие, был на площадке и теоретически мог стать тем человеком, который нажал бы на кнопку, и мир полетел бы в тартарары. Я спросила его: «А что вы тогда делали, о чем думали, сидя перед этими кнопками, перед Концом Света?» Он подумал немного и сказал: «Мы играли в преферанс». Я ожидала чего-то невероятного, какого-то откровения ожидала я от человека, который мог уничтожить мир. Оказалось же так буднично. Потом я поняла, что да, именно так и должно было быть: Апокалипсис и должен был наступить именно так, как у Чехова, – перед тем как пустить пулю в лоб, себе или миру, люди играют в преферанс.

После Карибского кризиса мой отец, хохотун, красавец, душа всех компаний, делавший блестящую военную карьеру, дослужившись до майора в 33 года, вдруг неожиданно подал рапорт об отставке, бросил нас с матерью и уехал из города навсегда.

Мать до сих пор считает, что он в ту ночь сошел с ума.

Я думаю, что мы тогда всем городом сошли с ума.

Мы решаем с режиссером, что нужно снимать фильм о том, как выживает наш герой в таком вот странном городе. Он же из бедной семьи, сирота.

Первую сцену мы снимаем в парке Дома офицеров. Майор, как всегда, с нами. Майор – друг человека, шутит оператор Ира. Мы даже не пытаемся узнать, как его зовут. Я делаю отвлекающий маневр. Широким жестом я показываю на танцевальную площадку и бодро говорю:

– Вот здесь играл духовой оркестр… Здесь были танцы, где мои родители познакомились. – Я начинаю повествование о своей жизни с часа зачатья.

Майор смотрит на часы и идет к телефонной будке.

В это время режиссер незаметно выпускает Лешу-дурачка, который с привычной сноровкой начинает собирать в парке пустые бутылки, что припрятал для него перед съемкой режиссер. Потом мы снимем, как он сдает их и покупает себе бутылку молока. Оператор Ира быстро незаметным движением переводит камеру с меня на Лешку.

– Ну и секьюрити у нас! – презрительно говорит она, сняв сцену и глядя в сторону майора. – Совсем мышей не ловит.

Мы ходим по Свиному займищу, где солдаты держат подсобное хозяйство, в том числе свиней. Режиссер ищет натуру. Ему нужно, чтобы Леша шел по тропе на фоне пустого неба. Я указываю ему на Змеиную горку.

– Почему Змеиная? – дергается он. – Опять легенда?

– Нет. Просто когда наступает весна, на южный склон сползаются змеи, чтобы погреться после зимней спячки, – говорю я.

– Б-р-р-р, – содрогается режиссер. – Ладно, давайте попробуем. Надеюсь, змеи поздней осенью уже ложатся спать?

Леша на фоне пустого неба идет по горке и тащит велосипедную раму.

Майор сидит в автобусе и безучастно смотрит в совершенно другую сторону. Даже обманывать его не надо. Режиссер делает отмашку, оператор снимает Лешку. Надо экономить пленку.

Сегодня счастливый день. Снимали сцену, когда Лешка сидит с отцом на крыльце дома. Отец спросил Лешку:

– Что там на небе, Лешка?

– А что там?

– Звездочки. Повторяй за мной. Звездочки.

– Так. Зез-дочки, – говорит Лешка шепелявя.

– Солнце.

– Сон-це…

– Луна.

– Лу-а…

– А еще что? Лешка? – спрашивает отец, и проспиртованные мозги его не помнят, какие планеты там в небе, Марс или Венера. – Ну что там еще?

Лешка затихает, лицо его преображается, и он говорит вдруг отчетливо:

– Бог…

Отец со страхом смотрит на Лешку, потом на небо.

Ира снимает. Мы боимся помешать ей. Сняла. Мы обнимаемся с режиссером.

– Фильм будет! – говорит он счастливо.

Ира придумала сцену. Леша хоронит умершего накануне съемок кролика. Уже выпал снег. Холодно. Мы идем в село, на берег реки Подстёпки. Леша долбит мерзлую землю лопатой. Мне холодно. Я отпрашиваюсь. Майор идет греться вместе со мной. Он даже не спрашивает, почему съемки фильма обо мне ведутся без меня. Он, видимо, ничего не понимает вообще. И слава Богу!

Через час режиссер приходит к нам в тепло и, радостно сверкнув очками, рассказывает майору:

– Получилось! Он знаете, что сказал, когда закопал кролика?

Майор тут же отворачивается от режиссера.

– Что? – вместо него спрашиваю я.

– Никогда не догадаетесь! Он положил на могилку камешки и сказал: «Эх ты!»

У режиссера дурное настроение.

– Ты написала плохой сценарий, – говорит он. – Мы нанизываем эпизод за эпизодом, и ничего не происходит.

– А если действительно ничего не происходит? – защищаюсь я. Но сама понимаю, что режиссер прав.

– Значит, нужна провокация!

Мы сидим и, как два злодея, придумываем, чем спровоцировать нашего героя на какое-то действие, конец которого ни он, ни мы не можем предугадать.

Режиссер смотрит на меня и улыбается.

– Я придумал одну гадость… – говорит он и смеется мерзким смехом.

Леша, Инна и Катя играют в мяч. Они перелезли в дырку из города в село и стоят на той горке, с которой мы когда-то катались с Юрой. Я на всякий случай бодро произношу свой текст про горку для майора, а то мы слишком расслабились. Потом я подхожу к Кате и говорю ей:

– Ты должна его разозлить.

– Лешку? А как?

– Называй его дураком, идиотом, больным, дефективным…

– Это нехорошо, – говорит Катя, потупившись. – Он обидится.

– Так нужно по сценарию, – говорю я. – Ну?

– Хорошо… – тихо говорит Катя, глядя себе под ноги. Потом кидается к Инне и что-то жарко шепчет ей на ухо. Та с довольным видом кивает ей.