Город Солнца - [55]

— Я знаю, мой друг, что вам плохо, — сказал он, когда поезд уполз, оставив нас на убогой полугородской окраине, — но мы должны увидеть одну женщину, прежде чем двинемся дальше. Она вылечит ваш желудок и очистит нас обоих перед завтрашним отъездом. Наш совместный путь далек, и мы пройдем его постепенно. А сейчас нам нужно одолеть около полумили.

— Куда мы отправимся завтра?

— В Пуно, — сказал он. — На берег озера Титикака. Там есть одно место, которое вам необходимо увидеть, прежде чем мы пойдем искать Эдем. — Он улыбнулся. — Но я должен просить вас очистить свой ум перед этой встречей. Моя знакомая родом из lа сеjа dе sеlvа, «маковки джунглей», области между Паукартамбо и Мадре де Диос. Она «длинноволосая», из индейского племени кьеро. Я знаком с ней с детства. Она дочь hatun laika…

— Погодите, — сказал я и остановился посреди пыльной улицы. — Вы тоже кьеро?

— Да.

Это было новостью для меня. Мало того, что он был кечуа, единственным коренным индейцем на весь факультет в Национальном университете в Куско; оказывается, он кьеро, «длинноволосый». Это меня ошеломило.

В 1955 году группа перуанских антропологов, этнографов, географов и других специалистов совершила экспедицию в район между джунглями и высокогорьем для изучения забытых историей местных племен, которые не соприкасались с современной цивилизацией. Я был знаком с руководителем этой экспедиции, Доктором Оскаром Нуньесом дель Прадо, и его главным археологом, доктором Мануэлем Чавезом Беллоном; я слышал, как они рассказывали о племени, которое живет «на маковке джунглей» и обрабатывает землю между высокогорными лесами на высоте 5000 футов и ледниками на высоте 14000 футов. Их жизнь состоит из бесконечных подъемов и спусков между верхней границей лесов И снежными вершинами: они обрабатывают и убирают урожай во всех этих зонах. Их язык — чистый кечуа, без испанского влияния. Их шаманская Практика легендарна; она основана на Принципе аупi — своеобразной взаимности между человеком и Природой.

Это самодостаточное общество живет изолированно в отдаленном и диком районе Перу. Невидимый для остального мира, этот народ беден по всем современным стандартам. Доктор Нуньес дель Прадо «открыл» их случайно: на фиесте в городе Паукар-Тамбо в 1949 году он обратил внимание на нескольких бедных крестьян; они вели себя с величественным достоинством, которое выделяло их среди остальных. Спустя шесть лет он организовал экспедицию в опасную cejа dе sеlva. Результаты публиковались в газетах и антропологических журналах и сейчас забыты всеми, кроме нескольких ученых. Итак, Антонио был кьеро.

— Я не знал этого, — сказал я.

— Разве это так важно? — Он улыбнулся и пожал плечами.

— Как вы попали в Куско?

— Пришел пешком. Эта женщина, — он кивнул в ту сторону, куда мы направлялись, — велела мне пойти в город, найти священников и изучить то, что они знают.

Мы молча шли мимо tiепdаs, открытых дверей, собак, цыплят и голых играющих детей. Этими несколькими словами Антонио сказал больше о своей жизни, чем за все время нашего знакомства. Я знал, что он обучался у старшего шамана, чтобы самому стать hatun laika. Я присутствовал при смерти El Viejo в простой саманной саsita на опушке соснового леса где-то на аltiplanо. Я хотел знать больше. Он продолжил рассказ без моего напоминания.

— Один из священников, отец Диего, путешествуя по аltiplаnо, часто брал с собой историю Христа. Именно с ним я встретил Еl Viejо. Мне тогда было пятнадцать или шестнадцать лет. И я пошел в школу в Куско… — Он замолчал, вспоминая далекие годы. Прошлое так мало влияло на его настоящее, что мне казалось, что он не вспоминал о своей юности уже много лет. — Так вот, — продолжал он, — мне нечем было платить за учебу.

Святые отцы научили меня всему, что требовалось для поступления в университет.

— Как вам удалось не стать католиком?

— Все свободное время я работал по дому, чистил и подметал церкви в Куско. Иногда уходил на несколько месяцев. Священникам я говорил, что должен повидать свою семью, но вместо этого шел к Еl Viejо. Я всегда возвращался, и священники доверяли мне. Я был индейским мальчиком, но я был честным и любознательным. Они присматривали за моим общим образованием и преподавали мне учение Христа. Еl Viejо открыл мне то, что помогло мне осознать свое индейское происхождение и взглянуть на священников как на пересказчиков не ими написанной истории — истории Божественного опыта одного человека.

Он зашагал медленнее. Я так напряженно слушал его рассказ, что на время забыл о своем недомогании. Я всегда воспринимал Антонио как старшего — как воспринимают родителей или учителей.

— Я понял, — сказал он, — что религии — это просто концепции духовности: ценности, стандарты, истины, принципы, передаваемые в виде притч, с использованием поэзии и метафор для иллюстрации их мудрости. Эти притчи рассказывались и пересказывались до тех пор, пока даже преувеличения не приобрели глубокого смысла и метафорическое не стало восприниматься буквально. Но при этом была утеряна суть. Мои друзья-священники были преданными хранителями чужой истории. — Он улыбался, глядя в землю.