Город - [5]

У Графенштольца, владельца книжной типографии в Ицехо, вопреки всем уси­лиям, ничего не получалось. Он бегал за каждым заказом как такса за кроли­ком, где бы он ни чуял клиента, он цеплялся в него волчьей хваткой, и этого серого человечка в городке знали только как усердно носившегося по улицам, или сидящего на краешке стула за пивом, пытаясь сильными жестами побудить сопротивляющегося делового партнера к заключению сделки. Но типография все больше приходила в упадок. Что бы Графенштольц не делал, у него все срывалось, и таким образом в нем укреплялось убеждение, что этот упадок нужно приписывать только тайным махинациям евреев, иезуитов и масонов. Нужно было вырвать зло с корнем, и отныне он целиком посвящал себя борьбе против «надгосударственных сил». Он прекратил покупать себе шерстяное нижнее белье у Саломона Штайнбаха, ведущей местной фирмы этой отрасли, и на приеме у адвоката Хаппиха, у которого был странный знак на цепочке для часов, он по-прежнему не был замечен. Он не знал никого из иезуитов, их про­сто не было в Ицехо. Но разве как раз это не было еще одним доказательством зловещей силы его противников? Он знал, что нападение не могло быстро сго­реть в пустоте, так как всюду стоял невидимый враг, и иногда этот враг выда­вал себя уже в улыбке его слушателей, которая была ничем иным, как улыбкой посвященных или, по меньшей мере, оплаченной улыбкой. Иногда, когда он, съежившись, лежал в постели, все его тощее тело вдруг покрывалось потом при мысли о том, с какой всемогущей силой рискнул потягаться он, Графенштольц, но ничто не могло удержать его от того, чтобы он со всей силой бросался в про­рыв ради своих убеждений. Не обращая внимания ни на какие опасности, он опубликовал брошюру, которая проливала свет на преступные деяния губите­лей Германии. За это власти лишили его своих заявок на печатание, в частно­сти, выпуска «Официальных объявлений», и Графенштольц обанкротился. Он пал, но даже в падении он еще раз так сорвал вуаль тайны со связей между надгосударственными силами и управленческим аппаратом. Никто не привет­ствовал борьбу сельских жителей так же как он, и именно он дал в руки кресть­янам типографию. Он предлагал назвать новую газету «Бальмунг» - как меч Зигфрида из «Песни о Нибелунгах», но крестьянам это не понравилось; один хотел название «Набат», другой «Пиддер Люнг», Иве, однако, решал назвать газету просто «Дас Ландфольк» - «Крестьянство». Тем самым имя было уста­новлено, но это было также одно единственное, что было решенным. Так как когда Иве, в сопровождении Графенштольца, в первый раз вошел в типогра­фию, он нашел во флигеле разрушенного крестьянского двора большое, гряз­ное помещение с разбитыми или ослепшими окнами, в котором стоял всяческий железный хлам. Это был наборный цех. Литеры лежали наскоро собранными в ящиках, ротационная машина древней модели казалась совершенно разрушен­ной, обе наборные машины грохотали так же, как ручной пресс. Иве молча под­нялся по прогнившей лестнице к помещениям редакции, всегда в сопровожде­нии Графенштольца, который, не очень-то разбираясь в своем бывшем пред­приятии, указывал усердно на то более чем странное обстоятельство, что ми­нистр-центрист Тримборн часто ужинал как раз у банкира Оппенгеймера. Ре­дакция состояла из четырех голых стен, покрытого потрескавшимися каменны­ми плитами пола и нескольких ящиков, бочек и досок, которые там валялись. Иве снял свой пиджак и начал сколачивать себе редакторский письменный стол из досок и ящиков. Из досок и жердей он склепал сооружение, немного похожее на кровать, он возился с ротационной машиной, смазывал маслом и чистил руч­ной пресс. Он побелил известью помещения и поставил новые окна, он устано­вил большой радиоприемник, который прислал ему Клаус Хайм, он принимал на работу наборщиков и метранпажей и вел переговоры с почтой и поставщиком бумаги. И Графенштольц, который приправлял свою деятельность различными разоблачениями о протоколах сионских мудрецов, тоже получил для себя рабо­ту: Иве посылал его в город выбирать все стены, на которых можно было бы развесить афиши. Иве спал в редакции, он питался сигаретами и чаем с добры­ми дарами, которые Клаус Хайм посылал ему от своего двора. После двух недель беспрерывной работы Иве издал первый номер. Господа из «Ицехоер Генеральанцайгер» пожимали плечами. Это никак не напоминало газету. О раз­деле местных новостей вообще не было и речи. Ни падение лесов на цементном заводе не было упомянуто, ни двадцатипятилетний юбилей пребывания на должности старшего секретаря нижнесаксонской окружной сберегательной кас­сы. И ни строчки о большом судебном процессе по делу об убийстве Хильды Шеллер. Вместо этого там были новости от Т^. и «Вольффа», снабженные громкими заголовками и замечаниями, которые свидетельствовали, скажем так, об оригинальной точке зрения. Передовая статья, призыв того господина Хам- кенса, произведения которого уже неоднократно давали властям повод для беспощадного вмешательства. Рассуждения о сущности и средствах бойкота, явно вымышленный репортаж из Рейхстага, насмехавшийся над всеми долж­ностными лицами, и вместо фельетона статья: «Как я как подсудимый веду себя перед судом», которая могла быть связана только с предстоящим воловьим про­цессом в Байденфлетере, о чем тут можно было думать. Все это на необуздан­ном языке, который никакое государство с порядком не могло терпеть долго. Кроме того, номер кишел опечатками; например, пять раз упомянутое имя прус­ского министра полиции Грешцинского (СгезсгтБку) каждый раз было написано по-разному, в конце концов, оно вообще состояло из одних только согласных. Чистая демагогия, говорил главный редактор старого и привычного «Ицехоер Генеральанцайгер», игнорировать, просто игнорировать, тем более, что у них вообще нет рекламных объявлений. Сам Иве не был доволен. Он еще не рубит по-настоящему, говорил он Хайму, и что мне нужно, это голос крестьян. Но кре­стьяне все еще воздерживались. Чрезвычайные комитеты приходили с различ­ными полезными сообщениями, а также несколько молодых крестьян пробовали себя в необычной профессии, и Иве тоже нашел в их лице свою самую сильную опору. Сотрудники «Железного фронта» еще медлили, и потому Иве все же сам писал почти всю газету. Большей частью он сразу диктовал прямо у наборной машины, и когда порой он не мог продвинуться дальше, наборщик, который но­сил в петлице ротфронтовскую звезду, помогал ему своими сочными замечани­ями. Через восемь дней газета была запрещена. Иве заменил заголовок и начал выпускать газету под именем «Западное побережье». Губернатор Кюрбис за­претил и ее, запретил «Крестьянский фронт» и «Сельского почтальона» и каж­дую «резервную» газету, которая занималась политикой. Тогда Иве назвал га­зету «Тыква. Сельскохозяйственная профессиональная газета» (он обыграл фа­милию губернатора - «Кюрбис» - по-немецки «тыква» - прим. перев.) и первая статья начиналась со слов: «Тыква лучше всего произрастает на навозе...» Кре­стьяне смеялись. Крестьяне заказывали, ежедневно поступали письма. Один учитель сельскохозяйственной школы писал приложение «Борона и плуг» и был потом бессрочно уволен за это своим начальством. Тем самым существование газеты было гарантировано; когда «Крестьянство» смогло выходить снова, на крестьянских собраниях было принято решение поддерживать только «Кресть­янство», теперь начали поступать и рекламные объявления, и вскоре во всей земле Шлезвиг-Гольштейн почти не осталось ни одного крестьянского дома, где бы не читали эту газету.