Город Перестановок - [19]

— Один. Два. Три. Четыре.

Если сейчас казалось, будто он произносит (и сам слышит, что произносит) каждое числительное подряд, то лишь потому, что последствия произнесения, скажем, слова «три» (и то, как он его слышит) присутствовали в результатах расчётов эволюции его мозга между моментом произнесения «два» и моментом произнесения «четыре».

— Пять тысяч миллисекунд.

— Один. Два. Три. Четыре. Пять.

Вообще‑то слышать слова, которых он «на самом деле» не произносил, было ненамного удивительнее, чем вообще слышать что‑либо, будучи Копией. Даже стандартный для этого мирка темп времени в одну миллисекунду был слишком грубым, чтобы полностью воспроизводить весь спектр высот слышимых звуков. Звуки модель отображала не как изменения давления воздуха, — их значения не могли бы меняться с достаточной скоростью, — а как изменения энергии звука: спектр мощностей вместо спектра частот. Двадцать килогерц здесь — лишь число, этикетка; ничто на самом деле не колеблется с такой скоростью. Настоящие уши анализируют воздушные волны, раскладывая их на компоненты разных частот. Пол знал, что его мозг получает спектр частот в готовом виде, непосредственно сами величины, извлечённые из несуществующего воздуха имеющейся в модели грубой подпрограммой.

— Десять тысяч миллисекунд.

— Один. Два. Три.

Десять секунд свободного падения от кадра к кадру.

Борясь с головокружением, но продолжая равномерный отсчёт, Пол колупнул неглубокий надрез, который сделал себе на предплечье кухонным ножом. Тот убедительно заныл. Так откуда взялось это ощущение? По истечении десяти секунд полностью обсчитанный мозг будет помнить всё это… но это не объясняет того, что происходит сейчас. Боль не была просто памятью о боли. Пол пытался вообразить мешанину из миллиардов взаимосвязанных вычислений, каким‑то образом «осмысляющую» себя, заполняющую разрыв.

И думал: «А что будет, если кто‑нибудь выключит компьютер: просто выдернет штепсель — прямо сейчас?»

Он, однако, не знал, что будет. Не представлял, что, помимо его субъективных ощущений, означает «прямо сейчас».

— Восемь. Девять. Десять.

Пик.

— Пол, я наблюдаю некоторое падение кровяного давления. Ты в порядке? Как себя чувствуешь?

Голова кружится… Однако он ответил:

— Так же, как всегда.

Пусть это не совсем правда, зато контроль, без сомнения, тоже соврал. Если, конечно…

— Скажи, что я такое? Контроль или подопытный?

Пик.

— Как я могу ответить, — прозвучал ответ Дарэма, — я ведь по‑прежнему говорю с вами обоими. Однако могу сказать вот что: вы двое по‑прежнему идентичны. Было несколько очень мелких различий, но они оказались временными и сейчас полностью стёрлись. Всякий раз, как вы оказываетесь в сравнимых состояниях, все схемы нервных сигналов, включающие больше пары нейронов, одинаковы.

Пол пренебрежительно хмыкнул. Он не был намерен допускать, чтобы Дарэм догадался, насколько его беспокоит эксперимент.

— А ты чего ждал? Решаешь один набор уравнений двумя способами; ясно, что ты придёшь к тем же результатам плюс-минус мелкая погрешность за счёт округления. Так и должно быть. Это математически неизбежно.

Пик.

— О, я согласен.

«Джинн» пальцем начертил на экране:

(1 + 2) + 3 = 1 + (2 + 3)

— Ну так и зачем вообще было утруждаться, реализуя эту стадию? Да, знаю, — я хотел действовать пунктуально, заложить основу. Но, по правде говоря, это растрата ресурсов. Почему бы не пропустить то, что и так чертовски очевидно, и не приступить к экспериментам, результат которых не ясен с самого начала?

Пик. Дарэм неодобрительно нахмурился.

— Не ожидал, что ты так быстро наберёшься цинизма. Искусственный интеллект — не раздел чистой математики, а эмпирическая наука. Предположения необходимо проверять. Подтвердить якобы «очевидное» не так уж позорно, верно? И если всё настолько однозначно, чего тебе бояться?

— Я не боюсь. Просто предпочёл бы покончить с этим. Но… ладно, валяй. Подтверждай, если думаешь, что тебе есть что подтверждать, и двинемся дальше.

Пик.

— В этом и состоит наш план. Но, думаю, сейчас нам обоим не повредит передохнуть. Я включу тебе коммуникации… только для входящих данных. — Дарэм повернулся, протянул руку куда‑то за пределы экрана и нажал несколько клавиш на другом терминале. Потом вновь повернулся к камере. Он улыбался, и Пол точно знал, что его прототип сейчас скажет.

Пик.

— Кстати, я только что стёр одного из вас. Не могу позволить себе сохранять обоих, когда вы просто бездельничаете.

Пол улыбнулся в ответ, хотя что‑то внутри него надрывалось от крика.

— И кого же ты ликвидировал?

Пик.

— Да какая разница? Я же сказал, копии были идентичны. И ты‑то остался, верно? Кто бы ты ни был. Который бы ни был.

* * *

Снаружи со дня сканирования прошло три недели, но Полу не понадобилось много времени, чтобы нагнать события, — мелкие детали теряли всякое значение в виду последующих событий, и весь поток новостей в значительной мере сводил на нет сам себя. Израиль и Палестина снова были близки к войне, на этот раз из‑за нарушений договора о разделе воды, совершавшихся якобы обеими сторонами, но совместный антивоенный митинг собрал на стеклянистой равнине, где некогда находился Иерусалим, более миллиона человек, и правительства были вынуждены пойти на попятный. Экс‑президент США Мартин Сэндовер ещё сопротивлялся экстрадиции в республику Палау, где его ожидало обвинение в пособничестве кровавому государственному перевороту тридцать пятого года; Верховный Суд отменил, наконец, давнишнее постановление, наделявшее Сэндовера иммунитетом против любого иностранного закона, и день-другой казалось, что дело выгорит, но потом экс‑президентская команда юристов нашла целый набор новых стратегий оттягивания решения. В Канберре пришёл и ушёл очередной кризис власти, но премьер-министр сохранил своё кресло. В сообщении недельной давности один журналист ничтоже сумняшеся объявил это «высокой драмой». «Наверное, для такого нужно самому там быть», — решил Пол. Инфляция упала на полпроцента, безработица настолько же поднялась.