Город падших ангелов - [7]

Шпандау закурил и подумал, что этот город, плывущий мимо, похож на передержанную пленку: слишком много света, а глубину сожгли и принесли ему в жертву. Сплошной бетон и асфальт, тысяча квадратных миль рукотворного гриля, на котором поджарят нас за грехи наши. Но потом заворачиваешь за угол — а там целое море алой бугенвиллии, искупающей уродство бетонного здания. Или аллея высоких величественных пальм, которые отказываются погибать и упрямо выбрасывают зеленые листья на верхушках толстых умирающих стволов — они охраняют улочку, состоящую из бунгало, построенных еще в те времена, когда Лос-Анджелес был краем с молочными реками и кисельными берегами. Если зажмуриться изо всех сил, можно догадаться, что привело сюда всех этих людей. Иногда здесь еще попадается красота, скрытая под слоем ржавчины. Словно на лице актрисы, лушие годы которой давно позади, под наложенной в отчаянии штукатуркой угадываются черты былой привлекательности. Шпандау не мог понять, почему остался здесь, что заставляло его возвращаться в Лос-Анджелес, пока у него в Неваде по пьяной лавочке не случился разговор с одним ковбоем, который влюбился в шлюху средних лет. Да, она старая, жадная, а уж о нравственности и говорить нечего, признавался ковбой. Но иногда, когда она засыпает, ее лицо становится молодым. Именно в эту юную девушку и влюблялся беспрестанно ковбой. Снова и снова. А еще она умела такое, что делало его наисчастливейшим человеком на земле, когда у нее было подходящее настроение.

Шпандау снова подумывал, не уехать ли из Лос-Анджелеса. Он часто об этом размышлял — черт, да любой нормальный человек думает об этом по сто раз на день, — но, как шлюха того ковбоя, город неизменно притягивал его назад. На этот раз было нелегко. На этот раз он чуть было не остался там. Выйдя из дома сестры во Флагстаффе и направив пикап в сторону Лос-Анджелеса, Шпандау словно влетел с разгону в тучу, которая становилась все темнее. Пересечь границу Калифорнии — то же самое, что попасть под страшное проклятие. А он уже слишком стар для этого дерьма. Надо сказать Уолтеру, что он увольняется. Ди ушла, и из-за работы детективом он становился нечувствительным ко всему хорошему и доброму в этом мире. Пить стал слишком много. А впереди маячила перспектива докатиться до состояния Уолтера, который лучшие годы своей жизни убил в погоне за тем, что по достижении оказывается никому не нужным. Ксли продать дом и прибавить накопления, можно купить небольшое ранчо в Аризоне. Хотя нет, какой из него хозяин ранчо? У него не хватит запала построить собственную ферму с нуля. Поздновато уже. Шпандау начал собирать книги об американском Западе. Этот мир ему импонировал. Можно было заняться книжной торговлей, забить какой-нибудь уютный домик книгами сверху донизу, издать каталог. Но и это не для него — он ни черта не понимает в торговле книгами. Бо Макколей всегда говорил: человек должен заниматься тем, что ему удается лучше всего. А Шпандау был способен только с лошади рухнуть. Хорошенький итог, ничего не скажешь.

Студия «Фокс» располагалась в Беверли-Хиллз, через дорогу от загородного клуба. Посетителей съемочных площадок и павильонов больше всего расстраивает то обстоятельство, что весь блеск открывается тем, кто платит. Снаружи студия похожа на фабрику, которая производит консервы или сиденья для унитазов. Единственным намеком на голливудский шик был плакат в три этажа, рекламирующий последний фильм Бобби Дая «Крузо», гла-мурный ремейк романа Дефо. Пятницу там играла пышнотелая француженка в набедренной повязке. Фильм должен был вот-вот выйти в прокат. И поскольку серьезные критики без сомнения пожелали бы разнести его, их в стране осталось всего трое, остальные работали на газеты и журналы, принадлежавшие тем же, кто владел студией. Шумиху вокруг картины подняли большую. По оценкам, фильм должен был два раза отбить свой бюджет в первый же уик-энд. Так что на текущий момент Бобби Дай был в Голливуде ближе всех к званию божества.

В будке охранника дежурил Уиллард Пакард. Он работал в студии больше сорока лет и утверждал, что близко знаком со всеми знаменитостями.

— Господин Шпандау.

— Господин Пакард.

— «Пожар», павильон 36?

— Точно.

— Нет нужды объяснять вам, где это?

— Полагаю, я смогу его найти.

— «Мертвые письма», семьдесят шестой год, — начал перечислять Паккард. — «Из первых рук», семьдесят восьмой, «Обман друга», восемьдесят первый. Правильно?

— Пропустили «Мир и господин Миллер», — напомнил Шпандау название фильма, в работе над которым принимал участие на студии «Фокс».

— Нет, сэр. Я просто не стал упоминать его из вежливости. Кажется, к нему бесплатно выдавали клюквенный соус, да?

— Наверняка, — согласился Шпандау. — Агент Бобби Дая уже приехал?

Пакард принял серьезный вид и поднял руку. Шпандау кивнул и проехал в ворота. Припарковался на стоянке за зданием администрации и запер машину — на тот случай, если коммерческому директору студии вздумается украсть его стереосистему «Блаупункт». Он увернулся от несущегося гольфмобиля, китайца в костюме панды без головы и двух дам в деловых костюмах, споривших о том, допустима ли зубатка в макробиотической диете.