Город отражений - [23]

— Вот видите, как получается, — еще более торжественным тоном изрек он, обращаясь не то к подсудимым, не то к зрителям, не то к публике по другую сторону экрана, — любой из нас стремится делать добро… каждый в меру своих возможностей и разумения. Редко попадаются такие отъявленные негодяи, что способны без смущения признаться в злом умысле и не иметь для него даже самого сомнительного оправдания. Все мы хотим как лучше… но получается по-всякому.

После этой тирады в духе незабвенного Капитана Очевидность Якуб-Макалов обратился уже конкретно к Андрею Ливневу. Ну и к Вилланду из Фьеркронена заодно.

— Насколько мне известно, — с вкрадчивостью змея Каа проговорил ведущий, — ваша профессия заключается в том, чтобы сеять среди детей разумное, доброе и вечное. Проще говоря, помочь им освоиться в жизни, стать полноценными гражданами. Добропорядочными гражданами, я подчеркиваю — то есть, способными жить и преуспевать, соблюдая законы, а не преступая их рамки. Но что же заставило человека, занятого столь благородным делом, совершить убийство другого человека? Ведь вы-то, надеюсь, не станете отрицать, что человек из Дома Прозрения был застрелен именно из вашего ружья?

— Не стану, — с непривычной для Ливнева твердостью ответил мой товарищ по несчастью, — другое дело, что это был не человек, понимаете? А злобная тварь не от мира сего… и вообще ни от какого другого мира. В нем вообще тогда мало что осталось от человека!

— Вот как?! — Вольдемар Якуб-Макалов рывком притянул микрофон к себе и заговорил с выражением… нет, с маской оскорбленной невинности на выбеленном лице, — то есть, по-вашему, если кто-то неприятен… не вписывается в ваши представления о том, каким должен быть человек — что? Нужно… и можно обозвать его тварью и выстрелить в голову?! Знаете ли, дорогие телезрители, что охотничий карабин, принадлежащий нашему подсудимому, предназначен в том числе для охоты на крупных зверей, включая медведя? Медведя! Вы хоть представляете… каковы шансы на выживание, если жертва такой охоты принадлежит к роду людскому?

Массовка в зрительном зале отозвалась на эту речугу аплодисментами, переходящими, как водится, в овации. Тогда как ведущий продолжал:

— Мы нарочно не демонстрируем фотографии… того, что осталось от головы жертвы этого зверского убийства. Тем не менее…

— Да он же сам мог убить кого угодно! — рассерженной кошкой зашипела Эдна, имея в виду Надзирателя. То, что слышали ее только мы втроем, женщину не волновало.

Зато Вилланд столь узкой аудиторией не удовольствовался.

— Этого шута специально к нам приставили… такой вид пыток здесь что ли? — прорычал он, постепенно повышая голос, — эй, ты, шут гороховый! Дашь мне сказать?

Две последние фразы, адресованные Якуб-Макалову, охотник уже выкрикнул. Да так, что ведущий услышал его даже без микрофона. И проигнорировать не смог, подошел.

— Вот мне интересно узнать, как дела у того рыжего здоровяка, который не побоялся схватиться с тем, кого здесь называют несчастной жертвой. Да при этом чуть не погиб… или не чуть? А? Жив ли он? Если да, то почему бы и его не пригласить сюда? Он бы охотно поделился впечатлениями!

Под этой отповедью Якуб-Макалов остолбенел… ненадолго, всего на несколько секунд. Ровно столько времени потребовалось, чтобы получить подсказку через спрятанный под париком наушник.

— Если я ошибаюсь, поправьте меня, — изрек затем ведущий, — но, вероятнее всего, речь идет об еще одном пациенте Дома Прозрения. То есть о психически больном человеке. Конечно, вменяемость психически больного в каждом конкретном случае должна определять специальная экспертиза… а согласие на участие в судебном процессе — лечащий врач. Но лично я сомневаюсь в полезности показаний свидетеля, находящегося в примерно таком же состоянии, что и Ленур Михбаев. Не говоря уж о том, что для привлечения нового свидетеля процесс придется затянуть, перенеся решение на следующий выпуск.

А после этого неуклюжего оправдания Якуб-Макалов подобрался и заговорил уже куда как более уверенным тоном:

— Впрочем, подобные решения не могут приниматься единолично. Нужно ли привлекать еще одного свидетеля — решать только вам, телезрители, посредством специального СМС-голосования. А «Час с Фемидой» прервется на рекламу. Не переключайтесь!

* * *

Когда бойцы «Оборотня» окружили нас на автозаправке, о сопротивлении и речи быть не могло. Один ствол да несколько ножей против вооруженного до зубов спецназа — расклад слишком очевидный. Не говоря уж о том, что заправочная станция сама-то по себе была не лучшим местом для боя.

Максимум, на что мы могли рассчитывать при сопротивлении — попытаться удрать, прорвав кольцо окружения на машине. Обратив близость такого огнеопасного и взрывоопасного места как АЗС себе на пользу. Но, как я уже говорил, сам родив эту мысль, я сам же ее и похоронил. Потому как не представлял, что делать дальше. Когда заправка останется далеко позади, а мы окажемся один на один с фургоном «Оборотня».

Так что, не сговариваясь, решили мы сдаться. С надеждой на справедливый приговор суда и вообще на то, что суд учтет все нюансы этой истории. В конце концов, наши действия можно было истолковать и в ином ключе. Мы-де не похитили пациента, а вступились за него, защитили от маньяка. А то, что оного маньяка пришлось пристрелить, так это, пардон, самооборона.