Город мертвых - [39]

Мистер Лисс вернулся в дом, к печальной мелодии пианино. Намми с неохотой последовал за ним, потому что не хотел встретить паука, оставшись один в гараже.

Обыскав шкаф в спальне, старик обнаружил непромокаемые ботинки. У мистера Лисса уже была хорошая обувь, а у Намми только ботинки. Мистер Лисс затолкал носки Бозмана в носки ботинок, чтобы они подошли Намми по размеру.

– Я не забираю эту обувь, – сказал Намми. – Просто беру ее на время.

Еще нашлось несколько пар перчаток. Для них двоих мистер Лисс выбрал две пары, у которых было то, что он назвал запястными завязками. Он мог потянуть за веревочки, чтобы перчатки хорошо сели по руке.

– Эти я тоже беру только на время, – промолвил Намми.

– Я тоже, – сказал мистер Лисс. – Я беру эти перчатки на время, оставшееся мне на земле, а когда я умру, как Бозман, я их ему верну.

У Боза был всего один шлем для снегохода, и он требовался мистеру Лиссу, потому что тот собирался вести машину, а Намми пришлось обойтись спортивной шапочкой. Он сможет натянуть ее на уши, когда они будут ехать быстро и поднимать холодный ветер.

– Но даже не думай, что это теперь твоя шапка, – сказал мистер Лисс. – Ты взял ее только взаймы.

– Я знаю, – заверил его Намми.

Мистер Лисс нашел красно-серый шерстяной шарф, которым Намми мог замотать лицо, когда они будут ехать сквозь снег.

– Ты понимаешь, что это тоже только взаймы?

– Понимаю.

– Ежели потеряешь его, я заставлю тебя расплатиться, даже если тебе придется до конца жизни работать на это.

– Я не потеряю, – отозвался Намми.

Из спальни Боза мистер Лисс отправился к арке гостиной, где ненадолго застыл. Он смотрел, как Ксерокс Боза играет на пианино.

А потом наконец сказал:

– Не знаю, почему не чувствую, что так будет правильно, но не чувствую. Я просто не могу убить его.

– Может, потому что вы не убийца.

– О, я еще какой убийца. Я убил больше человек, чем ты знал в своей жизни. Я готов убить большинство людей после первого взгляда на них. Некоторых я убивал лишь за то, что они улыбались мне и здоровались со мной.

Намми покачал головой:

– Не уверен, что вы это действительно делали.

– Тебе лучше не называть меня лжецом. Если кто-то называет меня лжецом, я его вскрываю, перемешиваю ему внутренности, зашиваю, и до конца своих дней он будет мочиться через левое ухо.

– Раньше вы говорили, что отрезаете язык и жарите его с луком на завтрак.

– Вот именно. Иногда так, а иногда я заставляю их мочиться через ухо. Зависит от настроения. Так что лучше не называй меня лжецом.

– Я не стану. Это было бы невежливо. А люди всегда должны быть вежливы друг с другом.

Когда они вернулись в гараж, старик нажал на кнопку, чтобы поднять массивные ворота. В помещение ворвался несильный ветер и целая уйма снега из темноты.

Уложив свое длинное ружье на верстак, мистер Лисс сказал:

– Не вижу способа взять его с собой. В сумки под седло оно не влезет. Придется надеяться, что пистолетов будет достаточно.

Пистолеты лежали в глубоких карманах его длинного плаща, а в других карманах было множество пуль к ним, тоже взятых взаймы из дома проповедника, который они сожгли.

Намми пробыл с мистером Лиссом меньше дня, однако за это время произошло столько всего, что хватило бы на целую жизнь. Рядом с мистером Лиссом скучать было некогда.

– Мы вытащим прицеп на дорожку и опустим скат прямо на снег, – сказал старик. – Но подожди. Дай мне надеть эту чертову штуковину.

Чертовой штуковиной был шлем, серебристый и черный с прозрачным щитком перед лицом.

Через круг из маленьких дырочек в шлеме, расположенных напротив рта мистера Лисса, донесся его голос:

– Как я выгляжу?

– Как космонавт.

– Страшный, да?

– Нет. Вы выглядите забавно.

– Знаешь, что я сделал с ехидным гадом, который говорил, что я забавно выгляжу?

– Ничего хорошего, – ответил Намми.

27

Фрост с первого взгляда мгновенно понял, что рот в ладони ее руки настоящий, и все же попытался сказать себе, что это такая необычная многомерная татуировка или шуточный грим, потому что, будь рот настоящим, вся подготовка и весь опыт Фроста ни черта не стоили бы в этой ситуации. Ведь если рот настоящий, этому городу не нужны агенты ФБР под прикрытием, ему нужны экзорцисты, целый взвод экзорцистов.

Когда изо рта высунулся язык, облизывая зубы и неприлично трепеща, Фрост взглянул женщине в глаза. Раньше они были томными, словно она пребывала в полутрансе, но теперь изменились. Ее взгляд стал резким и прямым, пронзительным, как у хищной птицы, вот только ни у какой птицы глаза не могли гореть такой испепеляющей ненавистью, которой полыхал взор этого существа.

Синий шелковый халат, материализовавшийся вокруг нее, снова испарился, как пар, поднимающийся от сухого льда, а затем впитался в ее кожу. От пальцев ног до макушки она замерцала, словно знойное марево, и совершенные пропорции фигуры поплыли, как будто плоть и кости растаяли в ней, как теплый воск. Часть субстанции ее торса хлынула в вытянутую правую руку, и та разбухла, кожа на ней натянулась, будто оболочка сосиски, в которую накачали слишком много фарша. Рука стала толще, язык во рту на ладони потянулся к ним, и теперь он был серебристо-серым, плоским, как ленточный червь, волнами дергающимся в воздухе, а кончик его раздулся, как капюшон кобры.