Город. Книга 1 - [44]

Но теперь все это отошло на задний план, так как к этому времени Денис был уже настолько изнурён, что даже опасность гибели уже не пугала его.

Тяжело и часто глотая воздух, он, наконец, остановился. Внезапно его ноги подогнулись оттого, что на него навалилась безумная тяжесть. Грудь сдавило, словно в тисках и те неумолимо продолжали наращивать своё давление.

Денис знал что это. Более того, он именно этого и ожидал.

Это его больное сердце вновь напомнило ему о себе.

Вот она расплата за несоизмеримую нагрузку.

Но с другой стороны он вряд ли предпочёл гибель от рук обезумевшего преследователя сердечному приступу, так что это был вполне закономерный финиш его смертельной гонки.

Врачи настоятельно рекомендовали ему воздерживаться от продолжительных физических нагрузок, а сегодня он перенёс такое, что и большинству абсолютно здоровых людей было просто не под силу.

Проблема заключалась в том, что сейчас у него не было никаких сердечных таблеток, которые постоянно были у него под рукой в любой повседневной одежде, но сейчас он был одет в типичный больничной набор: футболке с коротким рукавом, лёгких темно-синих спортивных трико и чёрных китайских тапочках с вышитым на них белым иероглифом, который, как утверждали некоторые, переводился на русский как — «Спи с миром», так что шансы отыскать что-либо из медикаментов в самый короткий срок были равны абсолютному нулю.

Под безудержный шум крови в ушах он, совершенно не чувствуя своего тела, сел на траву.

Вот и финал, — подумалось Денису.

В глазах потемнело и зарябило.

Сознание начало стремительно меркнуть.

* * *

Осознание бесславной гибели его собственной карьеры, здесь, на этой площади, неизменно подводило Усанина (без пяти минут бывшего начальника местного РОВД) к следующей неутешительной мысли — о нежелании и дальше продолжать столь безрадостное, отвратительное для него существование в качестве божества («небожителя») в одночасье низвергнутого с небес.

Этот эмоциональный крах, случившийся на ступенях служебной лестницы, настолько поколебал его стремление к продолжению жизни, что дальнейшая борьба представлялась ему абсолютно бессмысленной. Всё что он мог сделать — так это едва стоять на ватных ногах и глядеть в бездну отчаяния, перечеркнувшую и поглотившую его существование. Он падал и падал вниз, и его гибельному полёту не было конца.

Неизвестно сколько бы он простоял в растерянности, (возможно вплоть до самого последнего момента в своей жизни, когда десятки голодных ртов не впились бы в его незащищённую плоть), если бы случайно не оказался на пути колонны отступающей к автобусу и был помимо своего сознательного решения включён в её ряды. При этом он всячески противился тому, чтобы его тревожили, вряд ли осознавая, что эти люди хотят ему помочь. Похоже, что его подсознание вопреки здравому смыслу желало остаться здесь и разделить участь тех нескольких сотен его подчиненных, которые так и остались лежать на городской площади.

Несколько раз он вяло ударил в стальные от чудовищного напряжения тела своих невольных спасителей, но после сдался и полностью отдался воле течения увлекаемого его к брошенному автобусу.

* * *

Автобус был уже близок и Максим испытывал чувство облегчения и надежды оттого, что ему практически удалось это сделать. Хотя он, конечно, понимал, что пока окончательно не выберется из этой передряги ни о каком покое и расслаблении речи быть не может. Сначала нужно все доделать до конца.

Чем ближе была спасительная дверь, тем плотнее становилась толпа. В скором времени Максим почувствовал, как вязнет в ней словно неосторожная мошка в мёде. Безумцы сдавили их небольшую колонну, яростно атакую ту жалкую кучку людей, которые, обиваясь кровью, продолжали отступать. Большинство из них уже не надеялось на спасение, но продолжали идти.

Канаев старался растолкать толпу, используя всю свою немалую силу. Страх придавал ему дополнительные силы.

Используя локти и колени, он реализовал малейшую возможность, для того чтобы добраться до автобуса.

Теперь количество человек, служившее для него живым щитом и отделявшее его от безумствующей толпы, составляло не более двух человек. Теперь психопаты были совсем близко, и он ясно видел бездну их голодных глаз, слышал их невнятные вопли, наполненные странной непонятной для него надеждой и возбуждением, словно у невменяемых пациентов психиатрической клиники. Их скрюченные пальцы, ногти на большинстве из которых были сорваны, со всех сторон тянулись к нему, в яростном стремлении вонзится в его плоть.

Вполне возможно, что им бы это удалось, если бы Канаев не достиг своего убежища на несколько мгновений раньше. Именно тогда он достиг дверей автобуса, шествуя вслед за двумя омоновцами — это было всё, что осталось от первоначальной толпы насчитывающей около тридцати человек, которые раньше возглавляли арьергард отступающей колонны. Уже практически у самых дверей этих ребят схватили и начали тянуть в разные стороны, внезапно освободив дорогу для Канаева, и он, не теряя время на помощь этим ребятам, приник к плотно запертой двери.

Прикладывая неимоверные усилия, Максиму удалось разжать намертво сомкнутые створки. Цилиндры, наполненные сжатым воздухом и удерживающие двери в закрытом положении, словно обладая недобрым, мелочным разумом, сопротивлялись вплоть до самого последнего момента, когда Максим, наконец, смог втянуть в салон стопу, обутую в тяжёлый прочный ботинок, в каблуке которого засел чей-то сломанный от чрезмерного усилия зуб.