Город и звезды - [21]

Глава 8

Элвин отнял руки от пульта, поставив схему на сброс, и изображение на экране монитора потухло. Секунду он сидел в полной неподвижности, глядя на пустой прямоугольник, столько недель занимавший все его сознание. Он завершил кругосветное плавание; на этом экране прошел каждый квадратный метр внешней стены Диаспара. Он знал теперь город лучше, чем кто-либо, кроме, может быть, Хедрона; и он знал, что пути сквозь стены нет.

Элвин не пал духом: он никогда не надеялся, что все будет просто, что он найдет искомое с первой попытки. Важно было исключить одну возможность. Теперь он должен заняться другими.

Он поднялся на ноги и прошелся вокруг образа города, занимавшего почти все помещение. Трудно было не думать о нем как о материальной модели, хотя Элвин и знал, что в действительности это не более чем оптическая проекция картин в изученных им ячейках памяти. Когда он касался пульта управления монитором, заставляя свою точку наблюдения двигаться по Диаспару, по поверхности этой копии перемещалось световое пятнышко, показывая, где он находится. На первых порах это было полезно, но вскоре он так освоил установку координат, что более не нуждался в подсказке.

Город расстилался перед ним: Элвин взирал на него подобно богу. Но он едва замечал его, обдумывая порядок шагов, которые следовало предпринять.

Существовало по крайней мере одно решение проблемы — на случай провала всех прочих. Диаспар удерживался в непрерывном оцепенении своими схемами вечности, навсегда застыв согласно образу в ячейках памяти; но ведь можно было изменить сам этот образ, а вместе с ним — и город. Отсюда следовала возможность перестройки участка внешней стены с таким расчетом, чтобы он включал дверной проход, затем этот образ нужно было ввести в мониторы и дать городу перестроиться по новому замыслу.

Элвин подозревал, что большая часть пульта управления монитором, назначения которой Хедрон ему не объяснил, предназначалась для внесения подобных изменений.

Экспериментировать с ней было бесполезно: органы управления, которые могли изменить самое структуру города, были надежно блокированы и могли действовать лишь с разрешения Совета и с одобрения Центрального Компьютера. Шансов на благосклонность Совета почти не было — многолетние или даже многовековые просьбы ничего бы не изменили. Эта перспектива привлекала Элвина меньше всего.

Он обратил мысли к небу. Иногда, в фантазиях, вызывавших позднее легкое смущение, он воображал, будто вновь обрел ту свободу в воздухе, от которой человек так давно отрекся. Он знал, что некогда небеса Земли были заполнены необычайными аппаратами. Огромные корабли, нагруженные неведомыми сокровищами, возвращались из космоса, чтобы пришвартоваться в легендарном Диаспарском Порту. Но Порт находился за пределами города; целые эпохи прошли с тех пор, как он был погребен под наползавшими песками. Элвин мог воображать, что где-нибудь в лабиринтах Диаспара все еще скрыт летательный аппарат, но, по правде говоря, не верил в это. Даже в те дни, когда небольшие личные флаеры использовались повсеместно, трудно было представить себе, что их можно было эксплуатировать в пределах городской черты.

На время он забылся в старых, знакомых мечтах. Он представил себя господином неба, и мир распростерся под ним, приглашая отправиться куда угодно. Этот мир не принадлежал его собственной эпохе; это был утерянный мир Рассвета — просторные и живые панорамы холмов, озер, лесов. Он испытывал горькую зависть к незнакомым предкам, которые столь свободно летали вокруг Земли и позволили умереть ее красоте.

Эти мечты, одурманившие сознание, были бесполезны; усилием воли он вернул себя к действительности и к текущим проблемам. Если небо было недосягаемо, а путь по земле — перекрыт, что оставалось?

Снова он попал в положение, требовавшее помощи. Ему было неприятно сознавать свою неспособность продвинуться дальше только за счет собственных усилий, но внутренняя честность заставляла примириться с этим обстоятельством. Неизбежно его мысли обратились к Хедрону.

Элвин никак не мог решить, нравится ли ему Шут. Он был очень рад, что они повстречались, и был благодарен Хедрону за помощь и скрытую симпатию, выказанную к нему и к его поискам. Это был наиболее сходный с ним человек во всем Диаспаре, но все же некоторые черты личности Шута коробили его. Возможно, присущий Хедрону дух иронической отрешенности производил на Элвина впечатление неявной насмешки над всеми его усилиями, даже когда тот, казалось, всеми силами старался помочь. Из-за этого, равно как и из-за собственного упрямства и независимости, Элвин колебался привлекать Шута иначе как в качестве последнего средства.

Они договорились встретиться в небольшом круглом дворике недалеко от Зала Совета. В городе было много подобных уединенных местечек, часто расположенных вблизи оживленных артерий и одновременно полностью отрезанных от них. Обычно туда можно было попасть только пешком, кружным путем; иногда они вообще размещались в центре умело задуманных лабиринтов, подчеркивавших их изоляцию. Избрание для рандеву подобного места было весьма характерно для Хедрона.