— Дура, куда прёшь в такую рань? — сипло и недовольно сказали от двери во вторую комнату.
— Лучше дурой быть, чем алкашом, — привычно огрызнулась она.
Бывший муж, нарисовавшийся у двери, стоял ожидаемо согбенный и опухший. Тася разогнулась и кинула на него брезгливый взгляд. Восемь лет жизни, два ребёнка, двухкомнатная квартира, которую разменять невозможно — денег не хватает, поэтому приходится мириться с тесным проживанием двоих чужих друг другу людей. Вот и вся семейная биография. Ладно ещё — можно детей на всё лето отправить к их бабушке… Когда они поженились, Тасина мама отдала им свою квартиру, а сама уехала к бабушке, к своей маме, в деревню. Бабушка долго не прожила, так что мама хозяйствует дома и на огороде и радостно привечает внуков.
— Всё. Пока, — сказала Тася лишнее и открыла дверь.
Что-то ещё в спину бросил, но хлопнувшая дверь перебила его слова.
Всё равно — сам дурак.
В лифт не пошла. В последнее время не нравится, что в нём какой-то тяжёлый жёлтый свет. На нервы действует. Быстро пробежала лестницы со своего восьмого, успев, как обычно, перебрать собственную биографию с точки зрения: а может, и правда дура? Только такие и выходят замуж сразу после окончания школы. Вскружил голову студент, прибалдела девчонка от восхищения — ох, кто мной увлёкся… Не успела оглянуться, а уже клуша с детьми. Не успела оглянуться, а муж попал под сокращение, а в центре занятости — мест по специальности нет. Не успела оглянуться — новое бац: запил. И потащила Тася семью, благо что работала на хлебозаводе, и сокращения здесь уж точно не ожидалось. И — развод. Не потому что муж безработный и алкаш. Подружку завёл. Хорошо — детей в тот момент дома не было. Подружку-алкашку Тася с лестницы спустила, мужу надавала от души плюх. Попробовали бы ей возразить: сначала поработай с её в сухарном цеху, где приходится подносы и противни с хлебом таскать чуть не ежеминутно да батоны резать. Рука-то тяжёлая — где ему, размякшему от спиртного, возразить… И понесла заявление…
Когда родилась старшая, Катюшка, Тасе как-то один из образованных друзей мужа высказал комплимент. Типа, она похожа на героинь Константина Васильева. Тася потом сбегала к подружке, и они посмотрели в Интернете на картины Васильева. Нет, его картины Тася и раньше видела, но с собой женские образы как-то не соотносила. Ну-у… Как сказать… Чисто и подчёркнуто русские лица героинь вызывали странный отклик любования ими и тревоги перед их красотой. И — есть такое. Была бы Тася похожа на этих красавиц, если б не одно «но». Да, у неё тоже эти слегка удлинённые большие глаза голубого цвета под соболиными бровями, прямой нос, красивый рот и густые волосы, цвет которых, слышала она, называются тёмным блондом. Отличие в том, что по обе стороны Тасиного рта залегли довольно глубокие, горько-раздражённые складки, из-за которых смотрела она на жизнь, не как васильевские красавицы — таинственно, а — насмешливо и устало… А в последнее время, несмотря на свои двадцать восемь, ещё и горбиться начала — и виделось, по трезвому взгляду на жизнь, что станет она вскоре коренастой от тяжёлой физической работы и чуть ссутуленной… Мда, у васильевских красавиц осанка иная…
Перед тем как открыть подъездную дверь, она привычно сморщилась: хорош думать о всякой хрени! — и вышла во двор дома.
На тихой по утреннему времени улице вкрадчиво застоялась прохлада. Тася её не боялась. Ходила она быстро и сильно — согревалась от энергичного шага на раз. Поэтому поправила ремень сумки и быстро пошла к остановке. Для общественного транспорта ещё рано, но дежурные автобусы или троллейбусы должны ходить. Ранним утром, конечно, они редко бывают, но тащиться до Гражданской пешком — ни за что! Мало того что другой район города, так до него — пустынными местами шагать! И ладно хоть, она знает, где это место — подруга когда-то там жила, а то бы и не подумала идти вообще.
А кстати, почему она вышла? Отмахнувшись от навязчивых мыслей о муже и жизни с ним, Тася заставила себя сосредоточиться на тех трёх ночах. Более странных она ещё не переживала. Если коротко, то произошедшее сегодня отличалось лишь криком. Первые две ночи не кричали. Первые две Тася бежала по ночным улицам и стреляла из какого-то маленького оружия (вроде из пистолета) в кого-то почти бесплотного. Всё. Бег по улицам — и больше ничего. И боль в сердце. Хотя… С каждой ночью то, что видела Тася перед собой, почему-то сильно сужалось. То есть, если сначала она бежала по улицам, то сегодняшней ночью — вроде и улицей, но какой-то низкой — будто в подземном ходе.
Себя Тася всегда считала практичной, даже рациональной — судьба такая, что приходилось многое решать и брать на себя ответственность и за себя, и за детей, и до сих пор частенько за бывшего мужа. Кстати, разок он пробовал наехать на неё, вроде как из-за неё он так опустился, что хуже некуда. Тася сунула ему под нос кулак и велела закрыть рот: не фиг на других сваливать… Именно по причине своей практичности она и не стала раздумывать, не сошла ли с ума, видя и слыша такие странности, а твёрдо направилась в место, адрес которого сумела расслышать во сне. Если уж выяснять, то всё сразу и на месте. А ещё — не сомневалась: бывают предчувствия — и надо их проверять. Если причудилось необычное — возможно, кому-то требуется помощь.
