Город чудес - [12]

Онофре поблагодарил и покосился на Дельфину, которая в этот момент проходила по коридору с ведром, полным грязной воды. Та притворилась, что не замечает его, а может, и в самом деле не заметила. Пока Онофре вспоминал давешние события, он успел дойти до места и постучал в дом номер четыре. Дверь немедленно открылась, и на пороге появился тщедушный тип болезненного вида с шишковатым лбом и тонкими, крепко сжатыми губами.

– Меня зовут Онофре Боувила, и я ищу Пабло, – проговорил он.

– Он перед вами, – ответил тип. – Проходите.

Онофре очутился в помещении магазина, судя по всему давно заброшенного. Стены были покрыты плесенью и налетом соли, а на полу с растекшимися пятнами мазута валялись ящики и мотки веревки. Из одного ящика Пабло вытащил пакет.

– Это те самые брошюры, которые ты должен распространить, – сказал он, протягивая пакет Онофре. – Тебе известна наша Идея? – Онофре заметил, что Пабло, как и Дельфина, произносил слово «идея», будто она была единственной в мире и исполняла роль некоего божества, а они служили ему в качестве апостолов. Его это позабавило. Он интуитивно понял: лучший способ общения с такими людьми – полная искренность, и ответил отрицательно. Лицо Пабло исказила гневная гримаса. – Прочти внимательно одну из брошюр, – потребовал он. – У меня нет времени посвящать тебя в суть нашего учения – в брошюре все ясно прописано. Ты должен постепенно во всем разобраться на случай, если кто-нибудь попросит у тебя разъяснений. Понимаешь? – Онофре сказал, что да, он все понимает. – Тебя проинформировали, в каком районе ты будешь распространять брошюры? – спросил апостол. Онофре опять был вынужден сказать, что нет. – Ты даже этого не знаешь? – Пабло тяжело вздохнул, явственно давая понять, что вся работа по организации революции падает на его плечи. – Так и быть, я объясню тебе, – согласился он. – Знаешь, где идет строительство Всемирной выставки?

– Нет, – был ответ.

– Послушай, парень, – воскликнул апостол в совершеннейшем смятении духа, – откуда ты такой взялся, с какой планеты?

Не переставая возмущенно фыркать, он объяснил, как туда добраться, и подтолкнул его к выходу. Но прежде чем захлопнулась дверь, Онофре успел задать еще один вопрос:

– Что делать, когда у меня закончатся все брошюры?

Апостол впервые за все это время улыбнулся.

– Придешь и возьмешь новые, – сказал он, смягчив суровый тон. Он объяснил, что Онофре должен приходить к нему каждое утро, между пятью и шестью часами – не раньше, не позже. – Если мы с тобой где-нибудь случайно увидимся, сделаешь вид, что меня не знаешь. Никому не давай этот адрес и никогда ничего не рассказывай ни обо мне, ни о том, кто тебя сюда послал, даже под угрозой смерти, – добавил он торжественно. – Да, вот еще! Если кто-нибудь спросит, как тебя зовут, отвечай – Гастон: это твой подпольный псевдоним. А сейчас уходи: чем короче будут наши встречи, тем лучше.

Онофре быстро унес ноги из этого унылого места, пропитанного запахом смерти. Добравшись до маленького сквера, он уселся на скамейку, распечатал пакет и углубился в чтение брошюры. По площадке с шумом бегали дети, из слесарной мастерской, видимо находившейся где-то неподалеку, доносился назойливый скрежет и пронзительный лязг железа, поэтому он никак не мог сосредоточиться. Чтобы понять содержание брошюры, ему нужны были тишина и время: ведь он едва умел читать. К тому же текст был слишком запутанным и сложным, не говоря уж о том, что половина слов оказалась и вовсе незнакомой. Онофре так в нем и не разобрался, даже перечитав отдельные фрагменты по несколько раз. «И из-за этой галиматьи я буду рисковать жизнью?» – спросил он себя. Потом снова перевязал пакет бечевкой и направился в то место, которое указал ему Пабло. Его путь проходил мимо земель, где еще несколько лет назад цвели сады и зеленели огороды, а теперь его цепкий глаз с болью отмечал, как они, превращенные в пустошь, черные от копоти и пропитанные смрадными отходами с окрестных фабрик, словно узники индустриального прогресса, покорно ожидали своей участи. Сточные воды не до конца впитывались в жаждущую очищения землю и покрывали ее слоем грязи; она комками налипала на башмаки, затрудняя ходьбу.

Поглощенный невеселыми думами, в какой-то момент Онофре перепутал железнодорожную линию с конкой и заблудился. Так как вокруг не было ни души и не у кого было спросить дорогу, он взобрался на пригорок, откуда надеялся увидеть объект своих поисков или хотя бы сориентироваться. Приобретенные в деревне навыки помогли ему по положению солнца приблизительно определить время, а затем и четыре стороны света. «Теперь я знаю, где нахожусь», – подумал он. На востоке тучи немного разошлись, и сквозь них просвечивало солнце. Его лучи, отражаясь в море, вспыхивали сверкающими серебряными бликами. Повернувшись к морю спиной, он увидел вдали расплывчатый силуэт города, едва различимый в густом насыщенном влагой воздухе: колокольни, островерхие кровли соборов и монастырей, фабричные трубы. Рядом с пригорком, где он стоял, маневрировал локомотив без вагонов, отгоняемый в тупик. За ним стелилась полоса дыма, которая никак не могла подняться вверх, потому что сырой воздух прибивал ее обратно к земле. Шум локомотива был единственным признаком жизни, нарушавшим абсолютное безмолвие. Онофре пошел дальше. Когда ему попадалось возвышенное место, он взбирался на него и обозревал горизонт. Наконец за железнодорожными путями он увидел площадку. Там строились какие-то здания и, точно муравьи, сновали люди, животные и телеги. Онофре подумал, что это и есть то самое место. «Там мне все объяснят», – успокоился он. Он спустился с холма и направился к стройке, крепко прижимая к боку пакет с брошюрами.