Город Бога - [55]

Данте, мысля, даже не может понять, зачем сам Канцлер его выбрал в роли агента, но это не те мысли, которыми можно себя взбодрить, успокоить, ступая средь утопающего в нищете и отходах Граде. Нос коммандера чует отвратительные запахи разлагающихся тел, которыми сейчас город усеян до краёв, ведь вчера был «Новый Пейсах». Парень вспомнил, что о нём ему рассказывала Сериль, и это был весьма необычный и местами отторгающий рассказ, от которого Валерона накрыла волна непонимания и гнева.

Новый Пейсах это праздник, установленный по рекомендации той власти, что зовёт себя «правлением духов», который отмечается в честь «исхода» народа Теократии из рабства «ересей», иначе говоря, он отмечается в честь знаменитого кровопролития, когда Храмовая Гвардия по приказу Изафета утопила в крови сотни тысяч человек других вероисповеданий, подчинив себе Теократию и выковав новое государство в железе и огне. Но массовым убийствам всех «неправоверных» придали символ очищения, избавления от шелухи народа «Кумироизбранного». И на этот праздник после наступления трёх часов дня принято в больших количествах приносить жертвы, а поэтому вчера Данте не знал, куда деться, чтобы не слышать воплей, стонов, криков и выкликов, которые врывались прямо в душу, льдом разбегаясь по телу. Из окошка Данте видел и ужасался, наблюдая за тем, как люди потрошат крыс и кошек, рвут на части собак и порою набрасываются на «братьев» и «сестёр» по ритуалу, которые проводятся у Храмов, а делается это ради того самого «очищения», ибо считается, что через кровопролитие народ сможет перед Кумиром вычистить грехи. Но это ещё не конец безумству, так как глубокой ночью, когда культисты добудут достаточное количество мяса, начнётся ритуальная обедня — люди примкнут уста к только что убитым и начнут поглощать всех, кто был умерщвлён в бойне, и этому было придумано объяснение Приходом — «миряне, поглощая святую пищу и исторгая её вон, чистят организм свой от скверны и хулы» — так приказали иерархи, значит, так люди и будут поступать лишь потому, что им сказали люди, которым они беспредельно верят и вверяют им души.

«Какое убожество» — думает коммандер, проходя через улочки, заляпанные кровью. Сапоги то и дело натыкаются на обглоданные кости и отшвыривают в стороны недоеденные куски тел. И что вызывает у Данте неподдельное омерзение, так это что прошлой ночью тут процветал каннибализм и всюду ему на глаза попадаются руки и ноги людей, органы и лентой развешенный кишечник.

Чем дальше он углубляется в город, тем больше растёт желание, чтобы этот город авиация Рейха залила напалмом от верхних кварталов, до самой забытой улочке. Тут почти никто не достоит спасения, никто не старается быть похожим на человека, а зачем? Свобода действий, разнузданность морали таковы, что дозволено всё, что не запрещено Сентенциями Прихода. И такое положение дел провоцирует приносить огорчение Данте, он предчувствует, что надолго запомнит путешествие в Пиренеи.

Квартал за кварталом, улочка за улочкой парень вышел к огромной, высоченной стене, которая массивным возвышением преградила путь. Трудно сказать, из чего она сделана, для Данте только лишь проглядывается кирпичная кладка средь незашитых дыр на металлическом полотне тонких листов то ли жести, то ли обычного железа, которым обшита вся поверхность укрепления. Монументальная стена возвышается на полсотни метров над остальным городком, как бы утверждая власть Прихода и подчёркивая ничтожность остального народа, а украшения в виде флагов и свисающих «приходских» баннеров, символов культа показывают, кто истинный повелитель этих мест. Коммандер, идя по «золотой» дороге уткнулся прямиком в деревянные створчатые ворота, в двадцать метров шириной. Стоя возле них и обратив взор наверх, Данте увидел, что на предвратном помещении и на башнях, которые сдавили врата, поставлено вооружение, а по стенам расхаживают часовые, с ружьями и винтовками на плече.

— Как же можно такое строить, когда люди бедствую? — сам у себя вопросил Данте.

— Что-о? — послышался подавленный голос. — Удивлён?

Из тени вышел Илья, потряхивая при каждом шаге местами надорванным балахоном. Данте инстинктивно сделал шаг назад, бросив мимолётный взгляд на товарища, и крайне подивился. Одухотворённое «приходскими истинами» лицо Ильи пропало, исчезло как утренний туман, а вместо него, на Данте уставлено мрачное и угрюмое выражение внутреннего и глубокого разочарования серыми красками расписавшее физию. Два уставших потухших жизнью глаза смотрят на Данте, и оттого парню становится не по себе, он аккуратно прикладывает ладонь к месту, где у него спрятан нож. И чем ближе подходил служитель Прихода, тем сильнее воздух стал насыщаться парами и запахами алкоголя, который быстро вытеснил все остальные запахи.

— Илья, что с тобой случилось? С тобой всё в порядке?

То ли бессильная ухмылка, то ли оскал злобы дотронулся до уст Ильи, а проблеск безумия поселился нездоровым светом в его глазах.

— Со мной?! Не-ет, со мной не всё в порядке! — разошёлся мужчина и, осмотревшись, поняв, что так кричать нельзя, чуть тише продолжил. — Всё пропало, всё ложью оказалось.