Город Бога - [2]

И посреди инфернального мира, где не иначе как воцарился сам антихрист, люди умудряются заводить и воспитывать потомство, вопреки состоянию мироздания. Может показаться, что на прогулку вышло семейство — мужчина и женщина, в сопровождении двух ребятишек, которым не больше десятка лет, игриво резвящихся средь полуразрушенных лачуг, собранных из гнилой древесины и мусора. Мужчина — высокий черноволосый худой парень, держащий гордую стать, с плохо выбритой щетиной, облачённый в чёрную рясу, украшенную засохшей грязью и множеством заплат и крестом на груди. Его спутница — субтильная девушка, со светлым коротким сальным волосом, едва доходящим до плеч, на которых лежит серый выцветший светло-алый плат, покрывший перештопанную грязную кофту, которая на миниатюрной даме повисла как мешковатый кусок ткани, скрывший до колен белые джинсы, ставшие бесцветными от неимоверно долгой носки, едва-едва закрывшие изодранный, грязные кроссовки.

Пара находится посреди небольшого рыболовецкого поселения, жившего под сенью гигантского исполина — Сиракузы-Сан-Флорен, пристроившись к мегаполису практически вплотную — все пара километров до места, где живут сюзерены этой деревушки. И никто из владельцев весьма прибыльного бизнеса, купившим на пару и несколько десятков душ, работающих во благо воротил, не соизволит прибрать или отремонтировать часть домов, оставляя лежать её посреди груд мусора и стелиться трущобными домами возле берега, усеянного стухшим мусором.

Небосвод над этим местом накрылся одеялом тяжёлой синюшной пелены, возвещающей о скором начале дождя, пропитанного химикатами и приносящего только смрад, а с востока дует прохладный и стремительный ветер, впивающийся в кожу зубьями прохлады.

Все жители являют собой олицетворение тягостей сложившейся обстановки, все, кроме двух ребятишек, которые, несмотря на тотальную разруху, вокруг, рады выбраться куда-нибудь из огромного города в местность, где можно без опаски поиграть и не бояться быть застреленным каким-нибудь богатеем или сгинуть в разборках банд. Два мальчика в одинаковых более приличных серых, выцветших одеждах играются друг с другом, пытаясь привлечь к играм и других детей поселения.

Тем временем мужчина и женщина отстранились от двух сорванцов, отойдя к импровизированной площади — наиболее чистое место, вычищенной от мусора, с трухлявыми лавками по краям и огромной металлической трубой в центре, которая ещё каким-то чудом не утащена на металлолом.

— Как ты думаешь, Патрик, Мария не расстроится, если я им дам им конфеты? — дрожащим голосом спросила девушка, зажав в костлявых пальцах два блестящих свёртка, в которых покоится мятый шоколад.

— Не думаю, душа моя, — присаживаясь на кривую испачканную доску, сколоченную ржавыми гвоздями с другими кусками гнилой древесины, ответил парень и худой рукой, окутанной мятым полотнищем рукавной ткани, указал на двух ребятишек. — Думаю, им даже полезен будет такой ужин… не каждый месяц нам удаётся позволить шоколад, так пусть хоть детям радость будет.

— Кстати, а почему их воспитывает тётя? — прозвучал новый вопрос от миловидной девушки, как так сорвалась на кашель и, приложив бледную ладошку к губам отверзла её с алыми пятнами и с её обагрённых губ сорвалось единственное. — Кровь…

Мужчина, ухватившись за крест правой рукой, левой приобнял девушку, прижав под бок.

— Послушай жена, ты лучше уйдёшь с завода? Этот асбест тебя убивает, а и работать там ты уже не можешь, сколько обмороков у тебя там было? Ты и ноги еле как волочишь, а я так и быть попрошу денег у Джавада на хоть какую-то операцию от бронхогенной карциномы^[1]. — Пытается успокоить себя и девушку мужчина, похлопывая по взмокшему плечу спутницы.

— А кто деньги будет зарабатывать? Мы и так потратили последнее на обследование у Абасса… а он, ты помнишь, содрал с нас всё до последней нитки… даже пришлось ему отдать последние милири^[2].

— У меня есть пожертвования, да и община поможет, — натужно, через сердечную колкость боли, улыбнулся Патрик. — Там люди добропорядочные, помогут нам.

— Муж, ты всё понимаешь хорошо, — безнадёжно молвит девушка, настолько безразлично, что мужчине стало не по себе. — Мы не те небожители, — худющие пальцы девушки указали на высоченные небоскрёбы огромного города, которые даже из рыбацкой деревне хорошо виднеются. — Для нас даже обезболивающе роскошь, а ты говоришь о целой операции, так что…

— Я понимаю, Алиса, — прервал жену парень, не желая слышать страшных слов.

— Это прекрасно, а теперь лучше расскажи про их мать, — вновь прокашляв и сплюнув кровь в носовой платок, спрашивает дама. — Кто она?

— Ах,… Аннета. Я её видел всего пару раз, на проповедях, да так на улице. Единственное, что я о ней знаю — она долгое время работала в Риме на какую-то банду, а затем сбежала от них, прикарманив часть их казны, переехав к своей сестре Марии, которой и отдала детей, скрывшись незнамо где.

— А почему через тебя?

— Этого я знать не могу, только Господь ведает её мысли тогда. Может, увидела во мне человека, который их передаст, а не сдаст на органы или в невольничий рынок, а может, просто бежать до меня было ближе всего. Не знаю.