Горны Империи - [21]

Денис еще раз собирался осмотреть свое отражение, когда услышал голос отца:

– Хорош.

Чувствуя, что краснеет стремительно и неудержимо, мальчишка повернулся. Но отец был серьезен и официален, в бутылочного цвета мундире ОБХСС, даже с пистолетом в кобуре на поясе. Денис мгновенно вспомнил про пистолеты, которые видел ночью, хотел было задать вопрос, но в дверях, оттеснив отца, появилась мама – елочки зеленые, тоже в парадной форме, бело-алой.

– Идут, – объявила она. И Денис сообразил, что поезд уже стоит. – Вот ведь… – Валерия Вадимовна неловко улыбнулась. – Знаю же, что ничего противозаконного не делаю, а все равно… – она хмуро уселась к окну.

Денис не понял, что она имела в виду, но тоже сел ближе к окну, а отец, чему-то усмехаясь, устроился у дверей, поставив рядом свой портфель, на который Денис покосился неодобрительно, как только мог.

За окном был лес. Точнее – лес и угол какого-то белого здания. И все. Ни людей, ни надписей, ни знаков каких-то – ни даже просто ветра, листья могучих лип были неподвижны. А по коридору приближались с двух концов сухие деловитые голоса. Денис уже даже различал повторяющиеся одни и те же вопросы – цель приезда, предметы, запрещенные к ввозу и вывозу… Глупость. Он невольно скривился. Нет, чем скорей закончится эта ерунда с границами поперек одного народа…

– Что кривишься? – поинтересовался отец. И подмигнул.

Денис ответил подмигиваньем – и в открытых дверях купе появились двое.

– Поручик Дягилев, пограничные войска Русской Империи.

– Хорунжий Мигачев, погранстража Семиреченской Республики.

Пока отец передавал документы и отвечал на дежурные вопросы, Денис разглядывал первого человека Семиречья… и испытал легкое разочарование.

Правда, рядом с простой табачно-зеленой формой и ярко-зеленой фуражкой имперского пограничника семиреченец казался ярким и нарядным: фуражка с синим верхом и желтым околышем, синий френч, синие штаны с алым лампасом, начищенные сапоги… На плече висел стволом вниз короткий «АК-74» со сложенным рамочным прикладом, а не «сотка», как у имперца. Но в остальном – человек как человек, с загорелым лицом, лет тридцати, усы – щеткой. Выглядел семиреченец устало, но Денису вдруг улыбнулся и спросил:

– Пионер?

– Пионер, – немного вызывающе ответил Денис.

Хорунжий козырнул, потом еще раз – отцу и сказал:

– Хорошо поработать у нас.

– Спасибо, – кивнул Третьяков-старший. И обернулся к жене, едва пограничники вышли: – Вот и все. Мы в Семиречье.

– Незаметно, – осторожно сказал Денис.

Борис Игоревич поднял брови:

– А ты чего ожидал? Оркестра – или, наоборот, протестной демонстрации? Ну, извини…

– Даже про оружие не спросили, – напомнил Денис.

Борис Игоревич хмыкнул:

– Мил друг, да ты что думаешь, они не знают, кто мы? Это так. Чтобы не зря хлеб есть. Может, еще отпечатки пальцев надо было снять – вдруг мы не мы, а надевшие наши личины вражеские агенты?

– А что, так не бывает? – уточнил мальчишка.

– Так – нет, – подвел черту Третьяков-старший. – Ибо дураки вымерли как вид в начале Безвременья. Кстати, – он запустил руку в портфель, достал и передал Денису, держа за ствол, 442-й «Байкал», потом – два магазина, уже снаряженных патронами. – Твое имущество.

Стараясь ничего не показывать, небрежным движением бывалого человека Денис зарядил пистолет, передернул затвор, поставил на предохранитель, убрал со второй обоймой в набедренную сумку. Все это время он косился на мать, но Валерия Вадимовна разложила на своем краю стола какие-то бумаги и на оружие посмотрела лишь мельком. Впрочем, у нее на ремне тоже висел 442-й «Байкал» в белой кобуре. А 441-й, надо полагать, у отца под формой…

Отец между тем уже разложил на столе свой бумажник. Денис с интересом сунулся ближе. Оказалось, что отец обналичил где-то выданный ему аккредитив – и мальчишка с еще большим интересом, чем форму семиреченца, рассматривал здешние деньги.

Деньги тут тоже назывались рублями – копеек и вообще металлических монет не было. Но здешние рубли здорово отличались от привычных Денису имперских. Во-первых, они были квадратные и большие, а не прямоугольные и всего с ладонь (и это был как раз минус – Денис недавно обзавелся бумажником, очень им гордился, а теперь получалось, что купюры не поместятся там). А во-вторых – были куда красочнее имперских рублей, выдержанных в сумрачной сине-вишневой гамме, со строгим геометрическим орнаментом, стилизованными «под кириллицу» цифрами и надписями и хмуро-медальными фасами Петра I, Екатерины II, Жукова, Пушкина, Ломоносова, Столыпина… Здешние рубли были разноцветные, как калейдоскоп: ярко-желтые, огненно-красные, густо-синие, да еще и в переливчатых разноцветных разводах и пятнах, вместо портретов – красивые сочные пейзажи, имевшие стереоскопическую глубину. Смешили цифры – ни одной бумажки ниже ста рублей, были по миллиону и по сто миллионов!!!

– Рассматриваешь? – спросил Борис Игоревич, присаживаясь рядом с сыном. – Не удивляйся.

Это вот, – он тронул «миллион», – всего лишь один «жук»[6]. Средняя зарплата здесь.

– Мало, – пробормотал Денис. Отец получал жалованье двести двадцать имперских рублей, мать – сто семьдесят.