Горная долина - [37]

По мере того как приближался срок родов Гума’е, визиты ее братьев учащались. В их второй приход Макиса и Гума’е не оказалось в деревне. За ними послали, а «свойственники» направились ко мне. Они вошли как хозяева, и это сразу рассердило меня. Я настороженно сидел за столом, а они курили мои сигареты и осматривали комнату, время от времени вспоминая обо мне и обращаясь с ничего не значащей фразой или жестом одобрения. Старший внешностью напоминал многих гахуку: тот же шлем из волос, диадема из зеленых жуков над бровями, подпиленные зубы, как нельзя более подходившие к его заносчивости и бойкости. Я снова чувствовал, что имею дело со стяжателями, которых страшно не люблю. Мне пришло в голову, что я начал смотреть глазами жителей Сусуроки, начал испытывать к пришельцу подозрения, которые, я знал, возникают от самого слова «нотохана». Я настороженно следил за чужаком, своим потенциальным врагом, и он снова не обезоружил меня, назвав «нугуро». Напротив, его настойчивость в использовании термина свойства насторожила меня еще больше.

Когда прошло несколько неловких минут, достаточно долгих, чтобы выкурить предложенную мной сигарету, старший брат позвал Хуторно. Тот с необычно кислой миной стал переводить его слова (вероятно, он испытывал неловкость в присутствии шурина Макиса). Несомненно, многие нюансы были утрачены при переводе на пиджин-инглиш, не очень приспособленный для передачи оттенков вежливости, и в устах Хуторно, говорившего с робостью, которая как бы помогала ему отмежеваться от смысла произносимых им слов, речь старшего нотохана звучала грубо и требовательно. Как я понял, «шурин» ожидал получить от меня в счет выкупа за Гума’е три топора и четыре стальных ножа. Взглянув на Хуторно, я перехватил его предостерегающий взгляд. Запрос не превышал моих возможностей, хотя превосходил (в этом я не сомневался) то, чего они могли ожидать от жителей Сусуроки. Я впервые понял, что мои отношения с Маки-сом могли принять невыгодный для него оборот.

Через Хуторно я отклонил требования брата Гума’е, пообещав, однако, дать в счет выкупа за его сестру один топор. Мой гость и тогда остался недоволен, но Хуторно, как мне показалось, отнесся к моему решению одобрительно.

Поздно вечером, когда мы остались одни, я рассказал обо всем Макису. Он выслушал меня внимательно с презрительной улыбкой, не имевшей ничего общего с вежливым приемом, который он оказывал шурьям. Он пожал плечами и положил конец разговору, напомнив, что выкуп за Гума’е, учитывая ее возраст и прошлое, не может служить поводом для длительной торговли.

Последующие визиты двух нотохана убедили меня в том, что он ошибался. Визиты братьев преследовали лишь одну цель — договориться о приемлемом выкупе за их сестру. Я не улавливал тонкостей торговли, кроме тех случаев, когда она непосредственно касалась меня, а здесь от церемоний приходилось отказываться из-за чисто языковых трудностей, которые вынуждали братьев формулировать свои требования с прямотой, которой они, вероятно, избегали в переговорах с жителями Сусуроки. По крайней мере старший из братьев без всякой щепетильности указывал объем моего вклада, намного превышавший то скромное обязательство, которое я взял на себя. Хотя я плохо ориентировался в ситуации, моя позиция стала более твердой, когда я увидел, как относятся к происходящему жители Сусуроки. Было ясно, что у них поведение нотохана вызывает неудовольствие. Они обращались с гостями достаточно вежливо, но временами допускали резкость, которую я обычно улавливал в их голосах после ухода гостей. Я слушал их, и у меня возникало впечатление, что они подозревают нотохана в стремлении как-то обвести их вокруг пальца, и, хотя никто не говорил со мной об этом, мне казалось, что каким-то образом я вовлечен во все эти дела.

Шли месяцы, и, по мере того как я ближе знакомился с жителями деревни, я начал проводить меньше времени с Макисом, находя других собеседников, более подходивших мне по характеру. Кроме тех случаев, когда в деревню приходили братья Гума’е, его дела интересовали меня не больше, чем дела других жителей Сусуроки. Поэтому прошло два дня, прежде чем я заметил исчезновение Гума’е (и то лишь, когда мне об этом сказали).

Я был на отроге вместе с мальчиком по имени Асемо и вдруг услышал, что нам кричат что-то со стороны Сусуроки. Пока Асемо прислушивался, я понял, что речь идет о нас. Асемо прокричал что-то в ответ, а мне сказал только, что я нужен Макису. Я попытался узнать через него, зачем именно. Он несколько раз спросил об этом, но ответ был один: Макис ждет меня. Я отказался от намеченной работы и через Гохаджаку отправился домой.

Когда я пришел, было еще довольно рано и, кроме Макиса, сидевшего у моей хижины, на улице никого не было. Насколько я помню, он не обнаруживал особого беспокойства, хотя, как только он заговорил, я сразу же понял, что только сильное волнение могло заставить его сделать мне предложение, находившееся в вопиющем противоречии с обычаем. Гума’е рожала — и он хотел, чтобы я пошел к ней. Поскольку мужчины никогда не присутствовали при родах, я понял, что здесь что-то неладно, и спросил, когда начались схватки. Он ответил неопределенно, что дня два назад.