Горная долина - [27]

Мои дни кончались так же, как начинались, в тишине, глубокой, словно ночное небо над долиной. После захода солнца тьма наступала быстро, и ужинал я уже при керосиновой лампе. Почти сразу же начинали появляться люди. Они входили через открытую дверь, даже не дожидаясь, пока я кончу есть. Иногда их набиралось человек двадцать, в основном мужчин и мальчиков, но заходили ненадолго и некоторые замужние женщины — жены Макиса, Намури и Бихоре. Постепенно все мужчины Сусуроки, Гохаджаки и Экухакуки поглядели, как я ем, и осмотрели мое небогатое имущество. И не только они, но даже жители удаленных от Сусуроки селений, например Хеуве (добрых полдня пути на запад от реки Асаро), гостившие у родственников в нашем селении или направлявшиеся по делам в административный центр. Появление чужака сопровождалось стереотипной процедурой. Он входил (неуверенно и застенчиво, наклоняясь, чтобы потереть плечи или бедра тех из присутствующих, кого он знал. Мои односельчане, считавшие меня как бы своей собственной достопримечательностью, наслаждались удивлением простака. Они ждали момента, когда тот, заметив мою лампу, в знак восхищения громко втянет в себя воздух, и следили за его взглядом, по очереди обегавшим мою кровать, жестяные коробки с припасами и одеждой, москитную сетку и портативную машинку на складном столике. Чтобы доставить жителям Сусуроки удовольствие, я включался в игру. По их просьбе я снимал ботинки и носки и смеялся вместе со всеми, когда пришелец, дотронувшись до моей босой ноги, отдергивал руку, тряся ею, как будто он приложился к раскаленной печи. Я даже привык раздеваться в их присутствии. Часто это бывало единственным способом выпроводить моих гостей, остававшихся до тех пор, пока я не гасил лампу.

Хотя Макис предостерегал меня против этого, я любил на ночь оставлять дверь открытой. Если светила луна, через дверь видна была узкая полоска улицы, серебрившаяся в неправдоподобно ярком сиянии, наполнявшем долину, как вода наполняет озеро. Скрытые за пригорком хижины безмолвствовали. Время от времени я слышал звук задвигаемой дверной доски, хрюканье свиньи, устраивающейся на ночь, голос мужчины, успокаивающего плачущего ребенка. Минуты шли за минутами. Вдруг около дома раздавался глухой и частый топот босых ног, слышались возбужденные голоса перекликающихся мальчишек. Потом снова наступало молчание, столь глубокое, что мне казалось — я слышу, как под его покровом трепещут звезды. В горах начинали собираться туманы, и отрог Сусуроки засыпал.

ГЛАВА ВТОРАЯ Макис

Для меня он был Макис, но я часто думал, что боевое имя Уругусие, под которым его знали враги, имя, звучавшее боевым кличем для нагамидзуха, гораздо больше подходит этому обаятельному человеку. Его притягательную силу я ощутил еще в нашу первую встречу. Когда па другой день после прибытия в долину я вышел в Сусуроке из джипа, меня охватило странное чувство: мне казалось, что земля движется подо мной, что ландшафт кружится, а когда он наконец остановился, я оказался прижатым к голой груди Макиса, щеки же моей касались его длинные волосы и серьги из раковин. Его приветствие смутило меня, и я ответил на него более чем сдержанно: мне показалось, что он слишком фамильярен, и я вовсе не был уверен, что захочу жить в его селении. И однако уже тогда энтузиазм Макиса увлек меня. В его лице и фигуре была древняя красота, та самая, которую мы находим в памятниках первых человеческих цивилизаций, унаследованная от дедов гордость, отпечаток величия и власти. Все его движения — слушал ли он Янг-Уитфорда или рисовал на земле чертеж моего дома, — казалось, требовали к себе внимания. Даже в эти будничные минуты в его поведении были важность и горделивость, проявлявшиеся так ярко во время церемоний. Они были искусством, которое он усвоил, как любой оратор, по у него они выглядели естественнее. Даже когда он не двигался, его тело дышало своеобразной грацией. Может быть, именно она повлияла на меня при первой встрече — во всяком случае, уезжая в тот вечер из деревни, я уже знал, что не стану искать для себя другого места в долине.

С тех пор я виделся с Макисом почти ежедневно. Я не сразу перебрался в его деревню. Выяснилось, что на постройку хижины для меня потребуется несколько недель, и ее строительство послужило мне первым уроком терпения (в котором я часто нуждался впоследствии): жители деревни работали очень нерегулярно и, казалось, не понимали, куда я спешу. На все мои вопросы они отвечали заверениями, что дом скоро будет закончен.

А пока я ходил смотреть, как идет работа, надеясь заодно завязать знакомства, которые потом будут для меня полезными. Эта идея оказалась бесплодной: если люди не были заняты строительством, деревня почти неизбежно оказывалась пустой и возможностей для систематической работы у меня не было. Не желая сидеть без дела в Хумелевеке, я с радостью принял предложение Янг-Уитфорда отправиться вместе с ним в патрульную поездку за южные хребты — к племенам, с которыми администрация еще не установила контакта. Путешествие, по его мнению, должно было продлиться три недели. Я смогу познакомиться со страной, а к этому времени и хижина для меня будет закончена. Даже по чисто профессиональным соображениям я не мог не ухватиться за приглашение. Мало кому из моих коллег представлялась такая возможность. Но когда Янг-Уитфорд сказал, что пригласил и Макиса, — тут уж не могло быть и речи об отказе. Трудно было представить себе более удобный случай познакомиться с Макисом поближе, установить с ним отношения, которые помогут мне потом в Сусуроке.