Гормон радости - [25]

Тут подал голос водитель «субару».

– Ну, стоит ли так расстраиваться из-за трубки, тем более в день рождения? Разве это невосполнимая утрата? Я без подарка, поэтому поедем, и я куплю вам, София, телефон. Какой захотите.

На лице моей подружки стала проявляться знакомая улыбка, покорная и ангельская.

– Правда? – спросила она доверчиво. – Но где же мы купим его в два ночи?

– На Московском вокзале. – Он уже вел ее к машине.

– За мной! – скомандовала, не оборачиваясь, Соня московским ебарям.

И мы полетели к вокзалу, где выбрали Сонечке хорошую трубку и положили тыщу на симку. Та рдела и бросала ласковые взгляды на нового друга. Пацаны терлись у стеклянных витрин, энтузиазма на их лицах не читалось.

– Обмоем телефон? – предложил загадочный незнакомец.

Мы на это не возражали.

Раз, два, три! – и любовью к водителю «субару» прониклась большая часть нашего коллектива. Только ревнивые москвичи держались особняком; а я пускала дым в сторону.

– Плохо, что ты куришь, – заметил щедрый знакомец.

Это была Сонечкина минута славы.

– А я вот не курю! – сказала она. – Я из поселка, и знаете что? Мы, провинциальные девушки, не испорчены большим городом!

Я не смогла сдержать хохот: Софа с москвичами и литрухой виделась мне пока слишком отчетливо. Чтобы сгладить ситуацию, приятель, с которым мы врывались по кёке, начал гладить водителя «субару» по руке.

– Вы такой великолепный! – гнусавя, причитал он. – Я, когда вас увидел, даже не думал, что человек может так водить машину. Вы бог. Да, вы бог. Я получу права и куплю себе «мазерати», чтобы быть, как вы. Какие у вас пальцы!

– Может, им обоим пизды дать? – спросил один из столичных гостей другого.

– Пошли отсюда вон! – тихо, но отчетливо велела парням София.

Наш новый друг кинул пятихатку нам на такси и попрощался. Мне было стыдно. Номер его телефона я так потом ни разу и не набрала, как Сонька меня ни умоляла.

«Ну и дура! – говорят девки. – Сейчас, может, и не сидела бы – такой бы отмазал сразу!»

Ну да. Дура. И психиатр мой тоже так думает.

Рыба

С психиатрами в тюрьме отдельная история. Чудо, если удается выпросить у них валерьянки, а как иначе заснуть – в камере ночами стоит дикий храп. Одна Рыба чего стоит.

Рыба получила такое прозвище благодаря своей остроумной сокамернице Петрухе. Та была единственной, кто не брезговал иногда ерошить ее немытые седые волосы, да еще и приговаривать: «Ты моя ры-ы-ы-ба!» – с нежными интонациями из рекламного ролика.

Рыба, когда это слышала, заливалась сиплым булькающим смехом и смотрела на Катьку с восторгом.

«Вы мне Рыбу не обижайте! – добавляла поучительно Катя. – А то Рыба вас всех порешит!»

Рыба оказалась в тюрьме из-за своего горячего нрава вкупе с алкоголизмом. Как-то вечером она заглянула в морозилку и обнаружила, что оттуда исчез большой кусок мяса. Это Рыбу расстроило, да так сильно, что, взяв кухонный топорик, она убила им воришек – свою племянницу и ее мужа.

Рыба была настолько пропитанной алкоголем, что от нее разило целый месяц после ареста.

На вид ей было лет шестьдесят. Впрочем, у нее водился любовник, который передавал ей в ИВС вещи и сигареты. Удивительная порядочность, учитывая, что очереди в женские тюрьмы состоят из полубезумных от горя мамаш. Мужьям и любовникам, как правило, нет дела до своих невезучих подруг жизни. Даже если десять лет ты прожила с любимым, кормила его и одевала – нет гарантии, что он донесет до тюрьмы хоть пачку чая.

Про своего друга Рыба никогда никому не рассказывала. Об уголовном деле – тоже. Писем никому не писала. Целыми днями она сидела за деревянным столом на лавке и молчала. Иногда она играла в шашки, иногда читала женские романы, иногда на ее глаза набегали слезы. Ночами Рыба оглушительно храпела. За это ее наказывали – сажали на ту же самую лавку, прибитую к полу, и она читала под тусклым светом лампочки те же романы, что и днем.

Если Рыбу сильно задевали сокамерницы, она начинала говорить что-то невнятное страшным визгливым голосом. С ней предпочитали не вступать в диалог. Бывало, Рыба притворялась глухой на одно ухо, чтобы не слышать обращенных к ней просьб и предложений – например, сделать уборку в камере, то есть подежурить.

В день, когда ей дали десять лет лишения свободы, с помощью казенных ножниц и станка Петруха сделала Рыбе вполне приличную прическу в подарок. Седые лохмы смели и выкинули, а Рыба смотрела в обломок зеркальца и тихо мычала что-то довольное почти до отбоя.

«Да, смерть!»

Недавно мне снился сон. Я прыгаю с высоты, лечу и падаю на руки юноше в белых одеждах. Так повторяется несколько раз, и я жалуюсь ему: я не могу, не могу больше падать. А я уже устал тебя ловить, улыбается он.

Невероятно хочется ледяного пива. Пива и курнуть. Зимой в камере холодно, летом – чудовищно жарко. Духота, вонь, клопы грызут с особой жестокостью. Как же было хорошо прошлым летом! Смерть была тогда чем-то нереальным – а теперь она рядом, в каждом разговоре, в каждой шутке, в наших глазах.

Курили мы с ребятами в длинном зеленом дворе на Литейном проспекте. Мимо нас бегали кроссы школьники, чем вызывали наши улыбки и одобрение. Разговор шел о нравах в Христианской гуманитарной академии, где учился на психолога друг Саня.