Горькое лекарство - [72]

В самом низу страницы сосредоточенный, уверенный в себе мужчина держал какую-то штуку, напоминавшую электрическое стимулирующее одеяло, в низу живота беременной женщины. Та взирала на него со всемерным доверием. Подпись к фото гласила: «Кейт Эберкромби, д. м., перинатоложист[10], пато-логоспециалист, применяет ультразвук для лечения одной из пациенток».

Я показала текст и фотографию Лотти:

– Не можешь перевести на человеческий язык?

Она ознакомилась с подписью под снимком:

– Он манипулирует звуковолнами, чтобы ребенок продолжал продвигаться вперед. Кроме того, этот прибор осуществляет контроль за нормальным сердцебиением. Можно определять вес и размеры ребенка. На поздних стадиях иногда определяется и пол... «Перинатоложист» – это акушер, специализирующийся на патологических аномалиях и осложнениях при беременностях. А уж если дитя появилось на свет и у него проблемы, прибегают к помощи неонатоложиста, специалиста-педиатра. Консуэло как раз нуждалась в перинатоложисте. Если бы он появился вовремя, то маленькой Виктории необходима была помощь неонатоложиста. Но, как видно, и его не оказалось...

Она сняла пенсне, положила рядом с проспектом и продолжала:

– Проблема Бургойна очевидна и красноречива. Вот почему он не хочет показывать мне свои записи. Но почему он их просто-напросто не выбросил? Ведь машинописный отчет носит пояснительный характер, но не указывает на явное небрежение при уходе за больной.

– Лотти, это тебе видно, но не нам. О чем ты говоришь? – спросил Макс с неистребимым венским акцентом. Он взял бумаги и углубился в них.

– В машинописном тексте разъясняется, что Консуэло поступила незапланированно, ургентно, не будучи амбулаторной больной. У нее начались роды, она была в коматозном состоянии. Ей сделали массивную инъекцию глюкозы, чтобы восстановить уровень сахара в крови и поднять давление... Там же говорится, что применили ритодрин, дабы замедлить роды. Затем перед ними встала проблема: могли ли они вообще остановить роды, не подвергнув Консуэло риску летального исхода? И решили идти напролом – приняли ребенка. Но Консуэло все равно скончалась из-за серьезнейшего общего осложнения как беременности, так и родов... А Бургойн в своих записках в значительной степени рисует другую картину.

– Да, я вижу. – Левенталь оторвался от чтения записок Питера. – Бургойн детализирует всю ситуацию. Буквально расшифровывает.

Я чуть не заорала от нетерпения:

– Ну так расшифруйте и мне! Вместо этого Лотти спросила:

– В каком часу вы приехали в клинику?

– Ох, трудно вспомнить, уже ведь месяц прошел.

– Но ты же детектив, то есть хорошо натренированный наблюдатель. Думай. Думай.

Закрыв глаза, я вспомнила жаркий день, фабрику красителей...

– Так. Мы приехали на фабрику в час. Фабиано была назначена беседа на час. А примерно через пятнадцать минут у Консуэло начались схватки. Четверть часа отняла у меня беготня по фабрике: куда везти Консуэло? Еще четверть часа ушло на езду в госпиталь. Стало быть, приехали туда без пятнадцати два.

– Теперь посмотрите! Только в три они вспомнили о вызове Эберкромби, – сказал Макс. – Так что сидели добрый час сложа руки, ничего не предпринимая для спасения Консуэло.

– Ну да! Когда я препиралась с этой негодяйкой в приемном покое, они и не думали лечить Консуэло! – воскликнула я. – Черт бы меня побрал, мне бы скандал тогда следовало закатить. Представляете, держали ее на каталке, судили-рядили, заниматься ею или нет...

– Дело не столько в этом, – поправила меня Лотти, – а в том, что они утверждают, будто давали ей ритодрин. Модное нынче средство, и уж, конечно, Эберкромби его применил бы, если бы оказался на месте. Но Бургойн в своих записках отмечает, что сделал инъекцию сульфата магния. Это может вызвать понижение давления, паралич дыхательного центра и сердечную недостаточность. Что и произошло в случае с Консуэло... Питер пишет, что сердце перестало биться, они приняли ребенка и реанимировали Консуэло. Увы, она перенесла столько шоков, что ночью сердце снова остановилось, и ничего сделать они больше не смогли...

Ее брови сдвинулись:

– Когда Малькольм туда приехал, он сразу же понял, в чем проблема. Впрочем, возможно, он не сразу узнал, что ей не давали ритодрин...

Голос Лотти прерывался, когда она старалась воссоздать картину происшествия. Винные полки ресторана вдруг сдвинулись и стали валиться на меня, я уцепилась за край стола.

– Нет, – громко сказала я. – Это невозможно.

– В чем дело, Вик? – Острые глаза Макса не упускали ни одного моего движения.

– Малькольм! Не стали бы они убивать его только с той целью, чтобы заткнуть рот, не дать возможности обнародовать все, что он там узнал. Нет!

– Довольно! – властно потребовала Лотти. – Сейчас не время для словоблудия. Да, они, конечно, допустили весьма серьезную ошибку. Но – убить человека? Причем таким зверским способом?! Так или иначе, когда мы с ним говорили, он сказал, что в «Дружбе» употребили нужное лекарство. А может, он просто не знал. Или разузнал позже у медсестер. Возможно, именно это и хотел перепроверить, прежде чем изложить дело мне. Но вот что мне непонятно: где был этот Эберкромби? Бургойн пишет, что неоднократно звонил ему, но он так и не явился.