Горькое лекарство - [71]

Хамфрис периодически направлял подразделениям «меморандумы», в которых советовал избрать те или иные подходы к бизнесу в рамках законодательства штата. В этих ориентировках, он определял сроки пребывания пациента в госпитале и уровень ухода за ним. Это зависело от статуса больного. В том случае, если больной подпадал под действие социальных программ для неимущих – «Медикейд» и «Медикэр», Хамфрис особо подчеркивал, сколь важно не превысить собственные расходы госпиталя, чтобы не потерять на разнице при расчете с государством.

Вот уж никогда бы не подумала, что в таком богатом пригороде, как Шомбург, приходится пользовать больных, защищаемых социальной программой, но оказалось, что тут лечились многие старики. Правда, Хамфрис зорко, словно паук, следил за тем, чтобы такой пациент и часа лишнего не задержался в клинике. А одному заведующему отделением с раздражением направил такую записку: «Очень прошу помнить, что у нас не филантропическая, а коммерческая организация...»

К концу дня я завершила свой крестный путь по документам госпиталя. Специально выписала вопросы, которые должна была задать Лотти, несколько сленговых словечек и выражений, а также специфических терминов. Хотя в целом документы были доступны главным образом из-за рутинного, довольно несложного содержания, тем не менее подход к лечебной практике в госпитале показался мне шокирующим и отвратительным. Не здоровье человека было у них на первом плане, а барыши. Правда, внешне казалось, что «Дружбу» нельзя упрекнуть в халатном отношении к лечению пациентов либо в грубых финансовых нарушениях, таких, например, как предъявление завышенных счетов за процедуры или что-нибудь в этом роде.

Итак, у «Дружбы-5» – честное лицо. Это должно было радовать меня, особенно в мире, пораженном коррупцией. Но почему все-таки особой радости я не испытывала? Да, я решила поудить рыбку в мутной воде. Выудила записки о Консуэло, правда, скорей для Лотти, чем для суда, А на что же еще я надеялась? На шантаж лиги Дитера, за которую платил мой бывший супруг? Или просто мне нужен был козел отпущения как компенсация за все срывы и огорчения прошедшего месяца?

Я старалась преодолеть депрессию, но она не отпускала меня, была все время со мной. И когда я укладывала бумаги в портфель, и когда ехала к ресторану «Дортмундер».

Глава 28 Падение на дно

Лотти пригласила в ресторан «Дортмундер» Макса Левенталя, исполнительного директора «Бет Изрейэль». Низкорослый крепкий мужчина лет шестидесяти, с вьющимися седыми волосами, он был влюблен в Лотти, с которой познакомился еще в Лондоне. Макс тоже был беженцем из Австрии. Он неоднократно, но тщетно пытался затащить Лотти под венец, а та всегда заявляла, что не создана для брачных уз. Однако они частенько вдвоем посещали оперу и симфонические концерты, и не один раз Лотти путешествовала по Англии в обществе Макса.

При моем появлении он встал, улыбаясь проницательными серыми глазами. Мюррея еще не было.

– Мне подумалось, – объявила Лотти, – что Макс сумеет ответить на вопросы, касающиеся административной деятельности госпиталя. Если, конечно, они возникнут.

Лотти не любительница алкоголя, зато Макс оказался знатоком вин и был рад тому, что не останется с бокалом один на один. Он подошел к буфетному стеллажу, вытащил бутылку «Кос-д'Эстурнеля» урожая 1975 года и благоговейно наблюдал, как ее откупоривали. После этого Макс настроился на беседу. Мы не стали ужинать сразу же, я решила сначала выговориться.

– У меня есть досье Консуэло. Но если вы хотите, чтобы суд принял его для ознакомления, вам придется получить санкцию на получение этих документов законным путем.

Я вытащила две стопки бумаг, касавшихся лично Консуэло, и вручила их Лотти.

– Та, что напечатана на машинке, – пояснила я, – была заперта в офисе Хамфриса. Другая, от руки, – у Питера Бургойна в столе.

Водрузив пенсне, Лотти принялась за изучение документов, сначала отпечатанных, затем рукописных. Ее густые брови сдвинулись, резкие складки обозначились вокруг рта.

Я повертела свой бокал в руках и потянулась за бутылкой. Макс, державшийся немного напряженно, и слова не сказал, когда вино было разлито доверху.

– Кто этот доктор Эберкромби? – спросила Лотти.

– Не знаю. Его упоминает Питер в своей записке. Он пишет, что звонил ему.

Я вспомнила о проспектах, прихваченных мною в офисе, и выудила их из портфеля. В них мог находиться штатный список сотрудников госпиталя.

«Дружба» осуществит ваше всестороннее акушерское обслуживание» – провозглашал один из весьма живописных буклетов... Ого, сколько же денег в него вбухали?! Какие богатые краски, изысканные шрифты и яркие фото. Обширные газетные цитаты... На обложке цветущая дама баюкает новорожденного. Их лица излучают неизбывный восторг... На внутренних полосах можно было прочитать следующее: «Вы рождаете еще одну жизнь! Это самое важное событие Вашей жизни. Разрешите нам сделать все Так, чтобы это стало для Вас также наиболее радостным событием!..»

Я перелистала проспект. Чуть дальше значилось: «У большинства женщин роды проходят без каких-либо осложнений. Но если Вам требуется дополнительная помощь в предродовой или родовой период, наш опытнейший акушер, специалист в области патологии в любое время к Вашим услугам...»