Горький пепел победы - [19]

Мама спокойно закатала юбку до колен и тихонько, стараясь не каламутить чёрную воду, пошла прочь от утонувшей в воде тропинки. Малыш на берегу обиженно засопел и надул губки - это замечательное зеркало раздробилось на тысячи осколков, пляшущих меж замерших в полном безветрии остролистых камышей и зарослей тревожно пахнущей осоки. Зато почти сразу обнаружилось другое диво - постепенно рябь сложилась в какой-то новый узор - и в нём отчётливо проступила лунная дорожка.

И ведьма - он уже знал, что именно так крестьяне и важные приезжие втихомолку называют его маму - осторожно зачерпнула ладошкой это лунное серебро. Поднесла ко рту, попробовала, кивнула легонько сама себе. И не мешкая принялась наполнять живым светом пузырьки, что тесной грудой стояли в висящей на локте женщины корзинке.

Малыш уже знал - мама потом сделает из этого настойку на щекочущих нос тонким ароматом цветках ромашки. И будет лечить ею людей, если кто застудил потроха или в грудях жаба хрипит. Зря, что ли, они в самую жару разыскивали по полям спрятавшиеся в высоком разнотравье хитрющие мордашки, и он сам вприпрыжку, с радостным верещаньем приносил лучшей в мире женщине маленькое жёлтое солнышко с белыми листиками?

И ещё добавить маленькую капельку жёлтого змеиного яда. Как объяснила вдруг ставшая очень строгой и осторожной мама - яд нужен, чтобы убить поселившуюся в человеке хворость. Но очень-очень маленькую капельку, чтобы не повредило больному.

- Валлен, не шали, - голос мамы вовсе не строгий. Но пальчик заскучавшего малыша, которым он осторожно коснулся задремавшего на широком листе кувшинки лупоглазого лягушонка, быстро отдёрнулся.

И в самом деле, в рисунок зеркала вплелось что-то другое, не такое. Стоящая почти посреди озерца женщина с интересом разглядывает этот новый узор, затем поднимает глаза - и малыш видит, что они смеются. Но раз мама сказала, что ещё рано выпускать из себя пушистого нетерпеливого зверька, легко заставляющего издохнуть надоедливую муху или загнать под крыльцо, с поджатым хвостом, любящего погавкать просто так Полкана - значит, так и надо.

Потому малыш наощупь почесал наморщившуюся в раздумьях носопырку, и тут же расцвёл в ответ ясным солнышком. Он больше не будет.

Вот мама с усталым вздохом распрямилась. Заправила за ухо выбившуюся прядь, посчитала пальцем пузырьки в корзинке, и лицо её в это время озарялось идущим оттуда сиянием. Ага, все! - малыш уловил во взгляде матери мелькнувшую гордость за свою работу. И стало быть, теперь самое вкусное.

Ведьма потянулась рукой, и из самой середины растопленного лунного серебра зачерпнула ладошку неистового сияния. Она по дороге сюда говорила, что простым людям нельзя пить это - сгорят изнутри. А вот им двоим очень даже можно…

Мама идёт обратно. На локте её корзинка мерцает словно серебристыми угольками неведомого костра, а в ладони другой руки полыхает серебряным светом огненный цветок. И она старательно делает вид, что не замечает, как малыш в нетерпении и ожидании лакомства приплясывает да облизывает губы шаловливым язычком.

И вот, она стоит ещё в воде - едва-едва пятки покрывает. Но малыш на берегу, и это словно подчёркивает разницу меж ними.

Малыш - и мама.

Маленький мужчина - и взрослая женщина.

Воин - и хранительница очага.

Ведьма, не опуская смеющегося взгляда, подносит светящуюся ладонь ко рту и делает вдумчивый глоток. А затем неспешно, словно выполняя какой-то полузабытый старинный ритуал, опускает руку к сыну. Лунные сполохи пляшут в её вдруг ставших бездонными глазах, водя такой красивый хоровод с тенями! И малыш осторожно берёт ладонь матери, словно драгоценный сосуд. Чуть наклоняет и, сдерживая нетерпеливую дрожь в коленках, пьёт сияющее содержимое тёплой маминой ласки.

Один-единственный глоток растекается по всему телу, отзывается нежным звоном драгоценного хрусталя и яростными синими сполохами рассерженного сапфира. И лучше этого могут быть только мягкие и нежные руки мамы!

Не удержавшись, малыш ласково чмокает ладошку матери своими ещё мокрыми губами, а затем в непонятном смущении закрывает лицо руками и с радостным смехом прыгает на месте…

- Где ты был сейчас? - ого, оказывается, эта эльфка умеет задавать правильные вопросы!

Оказалось, что она уже давно чуть опередила равнодушно цокающего гнедого и теперь пытливо смотрит в глаза. И всё, что осталось застигнутому врасплох могучему чернокнижнику, это слабо улыбнуться, провожая тающие в неведомых глубинах воспоминания.

Как ни странно, Тэлль такой ответ устроил. Она осадила жеребца на привычное место в шаге позади, и до самого занявшегося в полнеба багрянцем и яростной медью заката оба всадника обменялись едва ли дюжиной ничего не значащих, пустых слов.

Часть вторая

- Ты станешь мешать мне?

Неспешным шагом своих коней они таки не успели к темноте доехать до очередной деревни, и потому заночевали зарывшись в стог душистого сена на заливном лугу. Потому эльфка, которая к утру немного замёрзла и оттого проснувшись обнаружила, что спала обняв чёрного мага и даже нескромно прижавшись к нему в поисках идущего от горячего хомо тепла, оказалась злой как мокрая кошка. И всё же Тэлль ещё немного понежилась в уюте - тем более принимая во внимание, что обнявшая её за плечи рука волшебника отчего-то не спешила отпускать.