Горький напиток счастья - [17]

В тот вечер, впервые, он крепко выпил со Стаиным и с ребятами с Татарки. Возвращаясь из парка домой, в общежитие, он повстречал Бучкина с Фроловой. Валентин уже знал о том, что случилось утром на вокзале. Верочка, жившая рядом со станцией, ходила на перрон за свежим хлебом, что подвозят к московскому скорому, и все видела. Валентин увел Рушана к себе, и они проговорили до глубокой ночи. Утром, когда они завтракали на кухне, Валентин вдруг сказал:

-- Твоя история просится в стихи, послушай...

Я познал поцелуев сласть,

Мое счастье было в зените...

Но Рушан протестующе замахал руками:

-- Перестань, без тебя тошно...

Сегодня, спустя много лет, Дасаев жалеет, что остановил поэта. Какие строки шли дальше? Тайна, которой нет разгадки, а эти две строчки запомнились на всю жизнь: "Я познал поцелуев сласть..."

В оставшиеся дни до выпускного вечера, где вручали дипломы, он почти не выходил в город, слонялся по пустеющим с каждым часом комнатам общежития. Словно вагоны в день отъезда Ниночки, мелькали, стремительно убывая, дни: пять, четыре, три... Как он торопил их, жизнь казалась невыносимой. Если разрыв с Резниковой он еще как-то мог объяснить, то бегство Нововой принял как рок, как наказание свыше за... предательство. Да, да, за предательство, ведь иногда, поздно ночью, зная, что все равно не уснуть, он потихоньку пробирался на улицу 1905 года и подолгу стоял у темных окон сонного дома Тамары. Как молил он у нее мысленно прощения, как жалел, что она не догадывается, что творится у него в душе. Он ведь не знал, что в те дни в одной компании, где какие-то девушки, пытаясь задеть ее, упомянули о влюбчивости некогда верного ей Дасаева, она сказала, гордо вскинув голову:

-- Если в этом городе он кого и любил, то только меня, и не заблуждайтесь на этот счет...

Попасться ей на глаза Рушан не решался, хотя наблюдал иногда за нею издали, и в одно из ночных бдений у ее темных окон пришла мысль --попрощаться с ней хотя бы письмом, ведь не шутка, четыре года -столько времени в этом городе их имена произносили рядом, даже если и не сложились у них отношения.

Неожиданное решение наполнило на время жизнь смыслом. Целыми днями он не вставал из-за стола, но три школьные тетрадки, исписанные его четким почерком, трудно было назвать письмом, скорее исповедью его исстрадавшейся, запутавшейся души, где он пытался сказать, что она значила и значит для него. Выходит, сегодняшняя попытка исповедаться на склоне жизни не первая...

Однажды, вернувшись с обеда, он застал в слезах соседа по комнате, Юрия Калашникова, по кличке Моряк.

-- Кто обидел?-- первое, что спросил Рушан у своего верного поклонника, которого в общежитии называли его адъютантом.

Моряк зашмыгал носом и показал на тетрадку глазами:

-- Ты, оказывается, так любишь Томку... У меня от твоего письма просто сердце заболело, так жалко тебя... Никогда не думал, что так можно терзаться... Ты уж извини, что прочитал,-- и, продолжая шмыгать носом, обнял обескураженного Дасаева.

Такого от далеко не сентиментального Моряка Рушан не ожидал.

-- Давай выпьем за любовь, за Тамару. Я уже сбегал за бутылкой,--предложил вдруг Калашников.

За бутылкой вина Моряк и убедил Рушана, что нужно пойти попрощаться, и "письмо", конечно, отдать лично.

У него остался последний вечер в Актюбинске, отступать было некуда, завтра вечерним поездом он навсегда покидал город. После обеда, захватив тетради, он пошел на улицу 1905 года.

На звонок вышла сама Тамара и, что странно, не очень удивилась его визиту, улыбнулась, словно ждала, пригласила в дом, но он не решился войти. Сказал, что вчера получил диплом и сегодня у него последний вечер, завтра он уезжает навсегда и просит ее сходить с ним хотя бы в кино. Протягивая тетради, добавил: "А это то, что мне всегда хотелось сказать тебе". Тамара благосклонно взяла тетради и спросила, во сколько он зайдет за нею.

Не веря в реальность разговора, Рушан назвал время, мысленно благодаря Моряка за совет. Ведь не прочитай тот его "письма", вряд ли он решился бы показаться на глаза девушке.

Возвращаясь в общежитие, встретил Наиля Сафина, направляющегося туда же, откуда он только что ушел. Он поздоровался с ним кивком головы, но радости выказывать не стал. Бедный Наиль наверняка был для Тамары тем же, чем и он для Резниковой или Нововой, оба они оказались глубоко обиженными, он понимал это еще тогда.

Задолго до назначенного времени он стоял в тени отцветших акаций, напротив ее дома, до конца не веря, что сейчас распахнется калитка и выйдет Тамара. И вдруг он провалился памятью в то далекое лето, когда волею судьбы впервые встретил ее у "Железки" с нотной папкой в руках и, как зачарованный, пошел за ней следом и долго стоял на этом же самом месте в надежде увидеть ее силуэт за легкими тюлевыми занавесками в распахнутом окне. И вот сегодня -- первое настоящее свидание; каким долгим, в четыре года, оказался путь к нему.

Она появилась минута в минуту, издали обворожительно улыбнулась и спросила так, словно они встречаются давным-давно:

-- Ну, куда мы идем сегодня, Рушан?

У него были билеты в кинотеатр "Культфронт", рядом с парком, и он предложил пойти на английский фильм "Адские водители", а потом, если будет настроение, заглянуть на танцы. Все прошедшие годы с того летнего вечера Рушан мечтал когда-нибудь встретить повтор этого остросюжетного фильма, чтобы заново пережить ощущения той единственной встречи, когда он сидел рядом с Тамарой, держал в горячих ладонях ее руки, и она не пыталась убирать их, пальцы вели какой-то нежный, волнующий разговор, сплетаясь, узнавая, лаская друг друга. Он хорошо помнит и фильм, и как почти не отрывал взгляда от ее прекрасного лица, еще не веря до конца, что эта гордая, недоступная красавица сидит рядом с ним.