Горький дым костров - [4]

— Что с тобой? — допытывался Иван Иванович.

Тот сначала только отмахивался. Но потом вдруг его прорвало:

— Голова кругом! День и ночь о семье думаю!.. Слушай, Иван, если что со мной случится…

— Не продолжай, — остановил его Иван Иванович. — Обижаешь. Об этом даже и говорить не следует.

— Спасибо!.. Предчувствия недобрые гложут, — откровенно признался Георг. — Да и ребята что-то не очень по душе. Особенно один — типичный уголовник! Словом, сомневаюсь я в них. Как бы не подвели!

И как ни старался Иван Иванович развеять его дурные мысли, Георг до самого дня отправки так и проходил мрачным, словно предгрозовое небо. Только просил Ассельборну ничего не говорить. Этому бы одно: понасмешничать, дай лишь повод!

Вот говорят: не верь предчувствиям, пустое это дело! А ведь как им не верить, если с Георгом и в самом деле стряслась беда. Сначала от группы не было никаких известий — но это на первых порах так и положено. Признаки неблагополучия появились, когда группа в назначенное время не вышла на радиосвязь. Не дала она о себе знать и в последующие дни. А потом поступили невеселые вести из других партизанских подразделений. По их сообщениям, гитлеровцами в районе высадки был перехвачен небольшой парашютный десант.

Все данные указывали на то, что это и была группа Георга…

В последнем письме, отправленном в Кулунду жене Катерине перед высадкой во вражеский тыл, Иван Иванович настоятельно требует от нее проявлять как можно больше заботы о семье Георга. «Заводишь тесто — им половину. Останется в подполье всего две картофелины — первую им и только вторую себе и детям!»

Глубокой ночью на большой высоте перелетели линию фронта, время от времени обозначавшуюся далеко внизу вспышками разрывов и едва заметными цепочками трассирующих пуль.

Высадка произошла в Ленинградской области, в лесном массиве, на границе обширного партизанского края.

Михаил Ассельборн прилетел туда комиссаром партизанского отряда, Иван Иванович — политруком разведывательно-диверсионной группы.

Иван Фризен

Его родина не Алтай. Он родился и вырос в Орловке, в степном раздолье, за тысячи километров от Сибири.

В этом селе с истинно русским названием жили сплошь немецкие крестьяне, потомки сектантов-меннонитов, которые, спасаясь от религиозных преследований у себя на родине, еще в восемнадцатом веке по приглашению императрицы Екатерины переселились в Россию. Проповедники меннонитов — секта названа так по имени ее основателя, голландца Менно Симонса, — отрицая некоторые второстепенные атрибуты католической веры, в то же время, в полном согласии с прочими направлениями христианской церкви, требовали от паствы смирения, кротости и покорности властям. Именно поэтому старательные, безотказные крестьяне-меннониты вполне устраивали как российских царей, так и своих разжиревших богатеев-единоверцев.

Но вот поднялся свежий ветер Октября, и всю необъятную Россию забило в лихорадке революционных потрясений. Не миновали социальные бури и немецких поселений. Люди старшего поколения, правда, долго еще продолжали заглядывать в рот меннонитским проповедникам, но молодежь уже было не удержать под гипнозом религии. Она все активнее тянулась к новой жизни.

Хотя в Орловке еще не организовался комсомол, наиболее сознательные юноши и девушки и там подняли бунт против стародавних традиций. Иван Фризен тоже был среди бунтарей. К ужасу своей родни, трудолюбивых, но темных крестьян, он наотрез отказался посещать молитвенный дом. А еще чуть позже ушел добровольцем в Красную Армию, что для меннонитов вообще представлялось неслыханным кощунством. Религиозные предрассудки строго-настрого запрещали им принимать воинскую присягу и брать в руки оружие.

Красная Армия была в те годы настоящей кузницей кадров. Неграмотные затюканные парни, ничего доброго не видавшие в жизни, к концу службы неузнаваемо преображались. Для Фризена армия тоже стала школой жизни. Здесь он получил и общую грамоту, и политическую закалку, и глубокое знание военной техники. Здесь познакомился и подружился с такими же, как он, юношами разных национальностей, населяющих Советский Союз. И когда Иван, отслужив в Киеве положенные два года в отдельном радиобатальоне, вернулся в свою Орловку, он уже твердо знал, как жить дальше.

Всего три члена партии насчитывалось в Орловке, из них двое не местных, приезжих. Иван Фризен стал четвертым. Работал он в то время бухгалтером колхоза.

Контора помещалась в Николаевке, километрах в пяти от его родного села. На работу приходилось отправляться в ранние утренние часы.

Как-то раз на дороге ему попался меннонитский проповедник. Сначала спросил о чем-то малозначащем, потом резко повернул разговор:

— Когда креститься намерен, Иоганн Фризен?

У меннонитов верующих крестят в зрелом возрасте, а не грудными детьми, как у прочих христиан. Иван даже опешил.

— Я ведь коммунист, член партии большевиков. Разве вам не известно?

— Ну и что? — спокойно ответил проповедник. — Для них ты по-прежнему будешь большевиком, а для нас — своим, меннонитом.

Вот так постановка вопроса!

— Нет, уважаемый, таким фокусам не обучен. Это у вас, верующих, господь-бог един в трех лицах, А у меня одно лицо для всех.