Горькая соль войны - [62]

— Ладно, — сказал Шарун, поднимаясь со скамьи. — Спасибо тебе. Дальше уж мы сами, ты здесь не светись.

— А куда ж я денусь, — пожал плечами Карамышев. — Работа.

— Ну, тогда потрись где-нибудь у аттракционов. Горсад-то еще работает?

— Бомбят ведь, — сказал Костя, аккуратно забычковав беломорину. — Какие уж тут посетители, кот наплакал.

— Это еще не бомбежки, — возразил Шарун, — настоящих бомбежек ты, брат, не видел, надо в окопе посидеть, чтобы понять, что такое настоящая бомбежка.

— Накаркаешь, — сказал Карамышев.

— К тому идет, — пожал плечами Шарун. — К городу он рвется, к городу!

И встал, лениво делая ручкой:

— Будь! А то меня мои орлы заждались!

Дронов вопросительно глянул на оперуполномоченного:

— С толком сходили?

— Есть информация, орлы, — объявил Шарун. — Кажется, наш одноглазый сегодня во второй половине дня будет в горсаду. Какие будут предложения?

— Во сколько? — сразу же спросил Дронов.

— Ну, братец, ты бы еще спросил, во что они будут одеты, — ухмыльнулся лейтенант. — Придется, конечно, подежурить.

— Лишь бы фрицы нам дело не испортили, — озабоченно бухнул Иванов. — Налетят заразы не ко времени!

И накаркал!

17

— Как там ваш Бабичев? — спросил Шарун, не глядя на как бы случайно подошедшего Карамышева.

— Успокоился, — сказал тот. — Похоже, должок с него твой клиент истребовал, а он деньги искал. Похоже, нашел.

Солнце висело достаточно высоко, дневной жар еще не начал спадать, среди деревьев возился рабочий, поливая деревья из резинового шланга. В неутомимом работяге только с натяжкой можно было угадать Петра Дронова.

К продавщице в киоске газированной воды неумело приставал Костя Иванов. По подсчетам оперуполномоченного, его помощник выдул уже шесть стаканов газировки с сиропом. Но делу это помогало мало — молоденькая продавщица к возможному знакомству относилась довольно прохладно, студила жар Иванова не хуже стакана холодной воды.

В Комсомольском садике у памятника Ерману, рядом с убежищем, где нашел приют городской комитет обороны, прогуливался патруль из числа милиционеров, призванных в десятую дивизию НКВД. На нее было возложено поддержание общественного порядка в городе, борьба с уличной преступностью и мародерством. Шарун провел с ними определенную беседу, но все равно такой неучтенный фактор, как патруль, не следовало сбрасывать со счетов, и это лейтенанта немного тревожило. Убежище, в котором располагался штаб обороны города, сталинградские остряки прозвали «Царицынским подземельем». Здесь, под бетонными перекрытиями, размещались оставшиеся в городе ответственные работники обкома ВКП(б), облисполкома, горкома партии, горсовета и штаба МПВО. Большинство административных учреждений уже эвакуировали в Камышин.

На улицах, прилегающих к Привокзальной площади, работали жители, исполняющие трудповинность, растаскивая развалины, усеянные обломками домашнего скарба и клочками одежды, на железнодорожных путях продолжали гореть вагоны, пламя их нельзя было унять, да и подходить было опасно — перегревшиеся консервы в жестяных банках рвались со звонкими хлопками, напоминающими винтовочные выстрелы. Туда бросилось население города, уже испытавшее первые трудности и перебои с продовольствием, но стрелки ВОХР и красноармейцы из дивизии НКВД никого не подпускали к вагонам; людям только оставалось смотреть, как, пузырясь и чернея, из вагона вытекают ручьи расплавившейся карамели и сахара, как ложится на соляные кучи черная копоть от сгоревшей крупы и вермишели.

Шарун приблизился к киоску газводы.

— Костя, ты не слишком увлекайся, — негромко сказал он. — И посматривай, посматривай!

Продавщица хихикнула.

Иванов отошел в сторону, сел на скамеечку, закурил и раскрыл газету.

В газете он сделал дырочку, через которую сейчас озирал окрестности павильона.

Бабичев из павильона не появлялся. Или гостей ждал, или дела у него неотложные были.

Шарун выпил стакан холодной газировки без сиропа, неторопливо прошелся по аллее. В засаду он надел армейскую форму, поэтому сейчас ничем не отличался от гуляющих по горсаду офицеров, которые заигрывали с девушками, фланировали по аллеям горсада.

Преступников не было видно.

Впрочем… Лейтенант посмотрел на часы. Часы у него были хорошие, швейцарские — трофей, подаренный бойцами роты. Когда-то их носил немецкий майор, которого разведчики пытались взять в блиндаже во второй линии. Майор оказал отчаянное сопротивление, поэтому пришлось ограничиться ефрейтором. А покойникам часы не нужны, на небесах время не наблюдают.

Стрелки показывали без пятнадцати пять.

На западе явственно громыхали орудия. Если стало слышно орудия, то немцы приблизились к городу вплотную. Это не могло не беспокоить. Но почти сразу же лейтенанту стало не до немцев.

Он увидел Кривого.

18

Пашка Боголапов шел по аллее мимо клумбы с цветами беззаботно и свободно. На нем была светлая рубашка и белые парусиновые брюки, сандалии были одеты на босу ногу, аккуратная стрижка, спокойный и безразличный к окружающему взгляд. И ведь знал, сволочь, не мог не знать, что его ищут! Чуть сзади за Пашкой шел приземистый и невероятно широкоплечий парень в черной рубашке, расстегнутой на две пуговицы, в галифе и яловых сапогах, голенища которых были сжаты в гармошку. Бандитов лейтенант видел только на фотографии, но сразу угадал обоих — и Боголапова и Юсаева.