Горизонты - [80]
— А тебе, мама, чего?
— А мы с отцом пополам раскусим, я ведь две конфетки взяла.
Я обрадовался, что гостинцев всем хватило. А ребятишки, держа в руках сладкие шарики, показывали их друг другу, тихонько шептали: «У меня красненький шарик», «А у меня пополам с желтеньким. Давай поменяемся…»
Вдруг они сорвались с лавки и — в двери. И вот они уже бегут по улице шумной ватагой, сжимая в кулачках мои гостинцы.
А Шурик уже возился около фотоаппарата.
— Ты не лезь к машине-то, — сказала мать. — Шуточное ли тут дело.
— Мы фотки с вами будем делать, — пообещал я.
— Это чего… гостинцы? — спросил Шурик.
— Вам бы только гостинцы… — И мать снова принялась угощать меня: — Поешь… Отдохнешь малость и сбегай за Гривку. Карька там покормишь, посидишь, а отец пусть придет пообедать.
— Я и сейчас могу…
Удивительно, как лечат от усталости родные края. И спать не захотелось, и усталость куда-то разом пропала.
— И мы с тобой! — закричал Шурик.
— Возьму, возьму.
— И с машиной?
— С машиной потом.
Я тотчас же убрал фотомашину подальше, чтобы мои будущие клиенты не разобрали ее по частям.
Отчим обрадовался моему возвращению.
— О-о-о, помощник прибыл, — сказал он ласково и остановил на конце полосы лошадь. — Давай передохнем. Ты покорми, а я сбегаю перекушу, и снова возьмемся за работу. Допахать хотелось бы. Полоски-то, видишь, какие нам нарезали…
Отчим горько усмехнулся. До коммуны у нас была широкополосица, коммуна все перемешала, а теперь вот снова узенькие ломтики нарезали — негде и лошади развернуться. Чувствовалось, что ему это не нравилось… Он распустил супонь, достал дугу. Я помогал ему, снял с Карька седелко, отнес в сторону хомут.
— В логу и покорми. Там травка большенькая, а косить не будут. Жди, я скоро вернусь.
Я вскочил на лошадь и по пахоте прямиком поехал к логу. Любил я ездить быстро, и Карько, видимо, вспомнил это и затрусил, да так, что мне пришлось уздечкой придерживать его. «Не хорошо ездить так-то в рабочую пору», — подумал я. Сидя в логу и охраняя Карька, я все еще думал о бабушке. Вспоминал, какая она была, во что одевалась, о чем говорила со мной. Она была самым близким мне человеком, и вот — нет ее. Ушла… И ушла навсегда… «Ужели так со всеми будет?» — вдруг подумал я и ужаснулся неотвратимости конца жизни. «Нет, нет!» — отбросил я грустные мысли и побежал, чтобы напоить Карька в речке. И опять: «Попьет лошадушка побольше, и поест лучше», — так говорила, бывало, бабушка…
Вечером, вернувшись домой, я вдруг почему-то вспомнил о Петьке Обухове. Выбежал на угор, чтобы посмотреть Петькину деревню. В соседней деревне за озером, казалось, ничего не изменилось, люди жили так же, как и прежде. Только крайний дом катальщика увезли в другую деревню, будто бы разместили в нем маслозавод. А Петькин дом пока не тронули. И черемухи с кедрами стояли целехоньки. И поварня на том же месте.
Когда я, возвратившись, вошел в избу, жена Сергуни, низенькая толстушка Агния, рассказывала, что выселение кулаков не закончилось, что из каждой деревни намечено еще выдворить по две семьи.
— И вправду… С Выползова увезли двоих, — подтвердила моя мать.
Отчим спокойно сидел на лавке. Он обычно был молчалив и не улыбчив, но тут, покуривая, слушал баб и улыбнулся.
— Досмеешься, увезут вот, — заметила мать.
— Давно согласен, людей посмотрим, себя покажем, — ответил отчим.
— Типун тебе на язык, — испугалась мать.
— Везде живут люди…
— На болоте-то?
— Осушим, вторая Украина станет…
— Замолчи-ка, — сердито махнула рукой мать и опустилась на лавку.
А соседка твердила свое:
— Бабы говорят, разнарядка в сельсовете есть. С каждой деревни по двое надо. А у нас деревенька мала. Кто заправнее живет? Яков да вы, Юлья.
— Кажись, не отвертеться, мужик, — ужаснулась мать.
— Ну и чего, говорю, поедем, бабка, сам проситься буду, — не унывал отчим.
Тут уж мать пустилась в слезы. Отчим свернул новую цигарку, затянулся, выпустил изо рта сизое колечко дыма.
— Да кто тебя еще возьмет? — сказал он спокойно. — Разве такие кулаки? Кулаки те, что на чужом горбу в рай норовят.
— Это как же? — заинтересовался я.
— А вот слушай, — и отчим начал рассказывать о деревне и о ее жителях, да так рассказывать, что все недоуменные вопросы о «выселении» вдруг повернулись с самой неожиданной для меня стороны и ответы на вопросы учителя о классовой борьбе мне вдруг стали близкими и понятными.
Уже в избе совсем стемнело, а мы с отчимом все еще говорили. Мать с Агнией успокоились и все больше теперь прислушивались к нам.
— Ишь, они ведь как по-писаному говорят, — наконец встала мать и принялась собирать на стол ужин. — Они ведь, как коммунисты.
— А мы коммунисты и есть, — ответил отчим. — Скажу, сынок, правду, много я не учился, а за техникум ваш, думаю, успел… В окопах-то славный мне техникум достался…
На другой день, когда мать и отчим ушли на работу, а я с мальем остался дома, мы решили делать фотки. Жаль, бабушки-то нет, снял бы на фотку и ее. На улицу вынес два стула, один — для фотомашины, другой — для моих клиентов. Опыта у меня, конечно, никакого не было, и я стул поставил не к стене, которая явилась бы фоном, а навел объектив на бессоловскую черемуху. Поскольку еще мои клиенты были невелики, они уселись на общий стул. Я возился со своей фотомашиной, поминутно окликая: «Тихо… не вертитесь тихо…» Но в тот момент, когда я открыл объектив, Шурик вскочил со стула и убежал в избу пить. Мне пришлось сделать ему внушение. На второй раз мой клиент, хотя и не бегал пить, но все время оборонялся от паука, который спускался прямо на него.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Тише!.. С молитвой склоняем колени...Пред вами героя родимого прах...С безмолвной улыбкой на мертвых устахОн полон нездешних, святых сновидений...И Каппеля имя, и подвиг без меры,Средь славных героев вовек не умрет...Склони же колени пред символом веры,И встать же за Отчизну Родимый Народ...Александр Котомкин-Савинский.
Аннотация издательства: Сорок пять лет жизни отдал автор службе в рядах Советских Вооруженных Сил. На его глазах и при его непосредственном участии росли и крепли кадры командного состава советской артиллерии, создавалось новое артиллерийское вооружение и боевая техника, развивалась тактика этого могучего рода войск. В годы Великой Отечественной войны Главный маршал артиллерии Николай Николаевич Воронов занимал должности командующего артиллерией Красной Армии и командующего ПВО страны. Одновременно его посылали представителем Ставки на многие фронты.
Данная статья входит в большой цикл статей о всемирно известных пресс-секретарях, внесших значительный вклад в мировую историю. Рассказывая о жизни каждой выдающейся личности, авторы обратятся к интересным материалам их профессиональной деятельности, упомянут основные труды и награды, приведут малоизвестные факты из их личной биографии, творчества.Каждая статья подробно раскроет всю значимость описанных исторических фигур в жизни и работе известных политиков, бизнесменов и людей искусства.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.