Горизонты - [104]
А слышимость какая в эту стынь! Крикнешь, бывало, с одного угора, закурим, мол, как на другом угоре вскакивает мужичок и, хлопнув рукавицами, спрашивает: «А табачок есть?» — «Есть!» — «Тогда закурим!» И борода у мужика в серебряном инее, и черемухи, как весной, в белом цвету… Смотришь, — так и хочется поскорей в Купаву. Подвязал бы к расписной дуге колокольцы, только не в моде они нынче, а то бы украсил тебя, расписная дужка, звончатыми, пойте, гремите на всю Купавскую волость, прославляйте ее.
Или выйдешь в позднее бабье лето на Шолгский угор, посмотришь окрест, — лежит перед тобой цветная скатерть-самобранка, и чего на ней нет — и хлебные пузатые кладни, и стога пахнущего цветами сена, и пестрые стада на лугах… Вон и Купава моя с черемухами да рябинами. Я знаю, пламенеют и теперь там рябины, все еще берут оранжевые кисти у недолгого лета солнечное вино…
Или вспомнится, как в эту пору, на Ивана Купалу, поднялся я на Столб — и не могу разглядеть свою деревушку. Кругом разлилось голубовато-зеленое море и замерло… Ой, нет, не замерло: от одного угора к другому гонит летний ветер зеленые волны, они переливаются на солнце, и среди этих удивительных волн плывет моя Купава, будто маленький кораблик… Еще не стрекочут в лугах косилки, не идут по волнам хлебные корабли, еще все кругом дозревает, готовит земля моя купавским людям свои дары. Где-то в кустах щелкнул соловей и смолк в ожидании. Я схватился за карман, чтоб ему ответить, а соловейка-то моего с собой и нет. Свистят в него, должно, другие мальчишки. И верно, бегают уже внуки по моим тропам, и я знаю и радуюсь: все опять повторится сначала…
Вот и все, что я хотел сказать о тебе, о твоих людях, Купава. Я не мог устранить давнюю несправедливость и увековечить твое имя на больших географических картах. Я не сделал открытия, ничем не мог прославить тебя, потому и остаюсь перед тобой в вечном долгу. Я выполнил лишь одно свое обещание — вернулся в Купавскую волость, да не усидел, меня звали новые горизонты. И я бросился догонять их. Но еще и теперь не догнал, однако я радуюсь тому, что погоня была не напрасной: я исколесил немало дорог, многое увидел, многое понял…
Кончилась моя песня, моя незатейливая исповедь. А я, как в молодости, все еще стою на Столбовой горе и радуюсь плывущему кораблику… Может, в двухтысячном году или того раньше здесь поднимется крестьянский город и как теперешняя Купава поплывет по этому голубовато-зеленому морю.
Море без кораблей не живет!
1976 г.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.