Горизонты - [101]

На этот раз меня послали в свой район. Отчим, положив на телегу мои пожитки, привез меня прямо к заведующему школой. Это был наш выпускник Коля Полутов, теперь Николай Николаевич. Он достал из стола новенький портфель, щелкнул замком и, положив в портфель мое направление, снова запер его и положил в ящик.

— Тут вся моя документация, — пояснил он, улыбнувшись. — И ребята, и дрова, и ремонт… вся служебная переписка.

Позднее я узнал, что и письма, которые приходили ему от любимой девушки, он приобщал тут же к своей документации.

— Ну что же, будем вместе жить. Вот тебе полстола. Кровать тоже пополам. Питание трехразовое у хозяйки: грибы, картошка, молоко, иногда щи… По праздникам — яичница, — и опять добродушно улыбнулся.

Так я начал вторую педагогическую практику.

Через две недели я получил от Феди-Феди весточку, за ней — другие.

Письмо первое.

«Здорово, закадычный мой товарищ, с приветом к тебе Федя-Федя, а в настоящее время Федор Федорович, сын собственных родителей. Как живешь-поживаешь? Я доехал хорошо, поставили меня на четвертый класс, выпускной. Ребятишки пишут и читают спокойно. А вот с арифметикой не все идет гладко. Трудный класс достался. К тому же парнишка ко мне попал заковыристый. Отец у него бригадиром работает. Каждый день посылает мне свои «загвоздки». Вчера парнишка принес условие задачки. Надо высчитать площадь силосной ямы, а потом и кубатуру ее. Потом накосить и загрузить эту яму. А потом определить, сколь же там оказалось силоса? А парнишка этот такой ехидный, смотрит на меня и улыбается, словно бы говоря: «А-а, какова загвоздочка?» В общем, я уже не одну этакую «загвоздочку» решил тому бригадиру, А у тебя как? Пиши на имя Федора Федоровича».

Письмо второе.

«Я видел тебя во сне. Не к добру снишься. У меня получился казус. Меня направили в деревню провести беседу на антирелигиозную тему. Пошел, кругом темно, дорога незнакомая. Слышу, вдали песни кричат, видимо, религиозная попойка была. Иду возле озерка, а песни вдруг начали удаляться. Я повернул обратно, и песни повернули. Так ходил я около этого озерка до полуночи. Думаю, какое уж тут собрание. Перенес его на другой день. Сегодня надо засветло топать туда.

Пиши, жду ответа, как воробей лета».

Письмо третье.

«Привет из Кареглазова. Дела у меня идут неплохо. Бригадира от работы освободили, и парнишка этот «загвоздок» своих мне не стал носить. Сразу как-то полегчало. Писать вроде и нечего. Хотя напишу тебе по секрету. Случай у меня тут был. У нас за деревней стоят бани. Осенями бабы и девушки в банях сушат, мнут и треплют лен. Однажды я шел мимо и заглянул на песни. Уж больно голосистые в Кареглазове девушки. Посидел на пороге, послушал. Наконец, стал собираться домой. Одна из девушек, та, что посмелее, выскочила и говорит: «А не проводить ли вас, Федор Федорович? Дорожка-то тут с уклончиком. Да и грязная, калошками бы грязи не зачерпнули». Что ж, говорю… А девушка уж рядом со мной. Идем мы, а девушка могутная, куда повернет, туда и я поворачиваюсь. Смотрю, отворотку-то прошли. Посидим, говорит, тут на уступчике. Что ж, посидим. Сели, она плечом подпирает мою захмелевшую от счастья голову. Потом обняла меня и говорит: «Воробышка ты мой!» Я взглянул на нее. Ничего не вижу: ни лица, ничего, только маячат одни брови. Уж очень черные у нее брови, красивые у чертовки… С тех пор остерегаюсь ходить возле бани, а тянет… Приворожили, что ли, меня эти брови, не пойму.

Остаюсь жив и здоров, того и тебе желаю. Собственноручно прикладываю лапу Федор Федорович».

11

Наконец-то снова в лицее, как мы в шутку называли свой техникум. Учиться нам осталось всего с полгода, а там, подобно птенцам, еле научившимся, летать, разлетимся кто куда. Что ожидает каждого из нас?..

Чувствовал скорое расставание с техникумом, с друзьями, и меня охватывала легкая грусть. Я ходил по знакомым коридорам, останавливался у больших окон, выходящих в заваленный снегом сад. Мы уже теперь не «хозяева»: весь коридор второго этажа заняли второкурсники, а мы, «старики», рассеялись по всему зданию. У каждого из нас появились какие-то свои дела и заботы.

Второкурсники чувствовали себя полными хозяевами, они же проводили и политучебу на всех курсах, кроме нашего. На своем курсе мы стали выступать с докладами, готовясь к ним солидно и обстоятельно.

А дни бежали быстро. Мы отчитались за практику, сдали кое-какие окончательные зачеты. Однажды Николай Григорьевич сказал нам, что кое-кого будут рекомендовать для преподавания в школы колхозной молодежи. Особенно требуются кадры по общественным наукам. Придется дополнительно заниматься. Он сообщил, что на педсовете рекомендовали и меня. Но мне хотелось стать литератором, и я начал ходить на кружок «Словесник», в который записалось несколько человек. В то полугодие я глотал книгу за книгой…

Мне казалось, что самая сложная, а потому и тяжелая работа — учить в старших классах. Так я думал тогда. Но позднее, когда поработал во всех классах средней школы, я пришел к другому выводу. В школе нет простой работы — это верно, но мне почему-то кажется, что всего сложнее воспитывать первоклассников. Посудите сами, перед вами сидят за партами, скажем, сорок малышей. Для них земля, деревья, птицы, голубое небо и все-все — полная загадка. Они пришли познать мир и смотрят на все окружающее широко раскрытыми доверчивыми глазами.