Привет тебе, блистательный Козлов!
В Москве зима. Все движется со скользом.
В пивбарах квас, а в ресторанах — плов.
Последний Пленум был не в нашу пользу.
Вчера опять я был в Политбюро
и выяснил, как Ельцина снимали…
Все собрались в Георгиевском зале,
шел сильный газ, и многих развезло.
И вдруг с ножом он вышел из угла,
высокий, стройный, в вылинявшей тройке,
и надпись «Ножик в спину перестройке»
по лезвию затейливая шла.
И так сказал: «Все бред и ерунда.
Я знаю лучше всех про все на свете.
Перед народом совестно, когда
вы с гласностью играете, как дети».
«Вопрос неясен, но предельно прост —
К свободе путь да будет кровью полит!
Вас надо всех немедленно уволить,
чтобы я занял самый главный пост!»
Ему резонно отвечал Егор,
с достоинством, спокойно и без мата:
«Ты сильный парень, но на дипломата
не тянешь, Боря. Положи топор!»
Лучаясь улыбкой доброй, пряча взгляд,
подумал вслух начальник всех министров:
«Мы вместе с ним ходили в детский сад,
уже тогда прослыл он экстремистом».
Прикрыв глаза холеною рукой
и трогая под мышкой портупею,
сказал с ухмылкой Чебриков: «Не смею
вам возразить, но сам ты кто такой?»
Тут Язов круто тему повернул
и навинтил на ствол пламегаситель:
«Кто поднял меч на спецраспределитель,
умрет от этой пули. Встань на стул!»
Все повскакали с мест, и под галдеж,
чтоб сзади не зашли и не связали,
он отскочил к стене и бросил нож
на длинный стол в Георгиевском зале.
Потом его прогнали все сквозь строй.
Представь, Козлов, — в Георгиевском зале!
Один не бил, не помню, кто такой…
Он крикнул напоследок, чтоб мы знали:
«Я вольный каменщик, я ухожу в Госстрой!»
Прости, Козлов, я это так слыхал.
А может, было все гораздо хуже.
Я гласностью, как выстрелом, разбужен.
Хочу сказать: убили наповал!
О гласности, Козлов, я все о ней,
голубушке, которой так и нету.
Зато лафа подвальному поэту:
чем меньше гласности, тем мой язык длинней.
В Москве зима. Зима не в нашу пользу.
В пивбарах квас, а в ресторанах плов.
Как говорится, нож прошел со скользом…
Привет тебе, блистательный Козлов!