Горизонт событий - [5]

Здания пылали не хуже доменных печей. Из окон бил такой жар, что даже в ста метрах от катастрофы раскаленным воздухом было почти невозможно дышать. На фоне слепящего пламени, беспомощными гномиками бегали люди, и Элджи помнил, как в тот день впервые осознал — люди вовсе не боги, и рядом с такими явлениями они не более чем мелкие зверьки, вроде него самого. Пожалуй, это прозрение даже сильнее, чем пожар, повлияло на всю его дальнейшую жизнь.

Сегодня, сорок лет спустя, потрясенный Элджи молча смотрел на экран. Значит, институт восстановили! И так засекретили, что за все эти годы ни единого слова о нем не попало в средства массовой информации. Давняя психологическая травма не позволяла Элджи даже помышлять о возвращении на место трагедии, и, хотя он не раз искал сведения о погибшем институте, все было глухо. А ему-то казалось, та история давно похоронена под пеплом…

Элджи еще раз перечитал заметку. Лабораторное животное, мелкий грызун. Очень ценное животное. Его требовалось вернуть, а не уничтожить. Какие напрашивались выводы?

Вздохнув, он отключил ноутбук и направился в центральный отсек управления базой. Отдых, как и ожидалось, продлился недолго.

* * *

Интерьер дома производил столь же приятное впечатление, как и экстерьер. Сразу было ясно, что здесь живет пожилая женщина, не утратившая, тем не менее, с возрастом тягу к порядку и аккуратности.

Пол в главной комнате был застелен толстенным ворсистым ковром темно-вишневого оттенка. Бежевые обои и слегка более темные, коричневато-красные занавески, формировали странное ощущение уюта. Ив машинально подумал, что в таком доме было бы неплохо провести старость…

— Вот она, — голос Елизаветы Петровны прервал мысли журналиста и тот, вздрогнув, обратил глаза к столу. Там, на красивейшей черно-оранжево-пурпурно-золотистой бархатной скатерти, стояла обычная клетка для канареек. В клетке сидела мышь.

Точнее, зверек, сидевший в клетке, весьма напоминал мышь. Если не считать чересчур крупных, глубоких зеленых глаз с круглым зрачком, и покрытого короткой шерсткой хвоста, зверька было не отличить от большой серовато-сизой мыши. Ив осторожно отодвинул табуретку и уселся за стол, лицом к клетке. Старушка поставила перед ним стакан с чаем и вазочку, полную печенья.

— Угощайтесь.

— Успею, — отозвался журналист. — Елизавета Петровна, может… Попросите ее что-то сказать? Или… его?

Старушка улыбнулась.

— Это самочка. А почему бы вам не попросить?

— Э-э-э… — Ив сглотнул, но решил не ударить в грязь лицом и, всей душой чувствуя, как по-идиотски он сейчас выглядит, обернулся к спокойно смотревшей на него мышке.

— Ты умеешь говорить? — спросил Ив.

— Умею, — отозвалась мышь. По-русски. Тонким, однако вполне понятным голоском. Некоторое время оцепеневший Ив молча моргал.

— Елизавета Петровна, — произнес он наконец. — Как вы это делаете? Готов поклясться, голос шел прямо от зверька. И он даже двигал челюстями, словно…

— Я умею говорить, — сказала мышь. — И мыслить умею. Я разумное существо с другой планеты. Только никто не верит.

Мечущееся в панике сознание Ива неожиданно увидело слепящий солнечный свет и с воплем радости бросилось на волю:

— Инопланетянин! — благоговейно прошептал журналист. — Ну конечно!!!

— Не верь, — посоветовала Елизавета Петровна. — Никакая она не внеземная форма жизни. Наша, местная. Зерно, сыр и овсянку уплетает за обе щеки.

— Я уже устала повторять, — терпеливо сказала мышь. — Прежде, чем высадиться, я прошла подготовку. И язык выучила.

Старушка покачала головой.

— Напрасно стараешься, пушистик.

— Почему не верите? — грустно спросила мышка. — Неужели вам легче поверить в говорящего грызуна, чем в пришельца?

Ив открыл было рот, но Елизавета Петровна его опередила:

— Не в пример легче, — заявила старушка. — Я-то, поди, не студент-недоросль. Я ученый. И что такое несовместимость метаболизма, знаю ой как хорошо.

Она подалась вперед:

— Будь ты хоть миллион раз пришельцем, есть нашу пищу бы не сумела. Ты хоть понимаешь, какое ненормальное совпадение должно получиться, что б инопланетная мышь начала усваивать все земные онимакислоты и белки?

— Онима… что? — испуганно переспросила мышка. Елизавета Петровна торжествующе ткнула пальцем в сторону клетки.

— Не знаешь!

— Знаю! — встрепенулась мышь. — Просто не сразу поняла слово. Онимакислоты мне тоже переделали перед высадкой!

Старушка улыбнулась.

— Точно?

— Да, да!

— А если я скажу, что прямо сейчас это слово выдумала? — коварно спросила Елизавета Петровна.

Мышка поникла.

— А я… Плохо знаю русский! — нашлась она через мгновение.

— Так плохо, что спутала онимакислоту с аминощелочью?

Мышь смешно закивала.

— Конечно! Где уж мне изучить все ваши слова?! Мне заменили аминощелочь, а не кислоту!

Елизавета Петровна молча обернулась к Иву и сделала театральный жест в сторону клетки — любуйтесь, мол. Потрясенный журналист все еще пытался придти в себя.

— Н-н-но… — он сглотнул. — Е-е-елизавета Петровна… Если она не пришелец, то кто же?!

— Мне-то почем знать? — удивилась старушка. — Знала бы, так уж не стала б газеты обзванивать и дуру из себя строить. Вторую неделю пытаюсь хоть кого-то заинтересовать, так нате ж — единственный, кто соизволил явиться, репортер дешевой желтой газетенки!