Горизонт - [5]

— Предупреждаю, я ненадолго. Мне нужно пораньше вернуться домой.

— Ах так! Неужели?

Меровей смерил ее нахальным взглядом. Загородил Босмансу дорогу и сказал со смехом, напоминающим треск крыльев насекомого:

— Вижу, вы задумали похитить у нас мадемуазель Ле Коз, я угадал?

— Похитить? Вы полагаете? — задумчиво отозвался Босманс.

На террасе кафе они с Маргарет сели рядом, напротив тех троих. Похожий на бульдога брюнет был явно не в духе. Навалившись грудью на стол, он сердито спросил:

— Надеюсь, вы скоро закончите перевод последнего отчета?

— Завтра к вечеру, мсье.

Она обращалась: «мсье» только к нему, ведь он гораздо старше их всех. Ну да, ему лет тридцать пять или больше.

— Мы здесь собрались не для разговоров о работе.

Меровей вызывающе посмотрел в глаза брюнету с бульдожьим лицом, как смотрит непослушный ребенок, ожидая пощечины.

Но тот оставался невозмутимым, видимо, привык к подобным выходкам и относился к дерзкому юнцу довольно снисходительно.

— Это вы поколотили нашу коллегу? — неожиданно спросил у Босманса Меровей, указывая на рассеченную бровь Маргарет Ле Коз.

Она сохраняла спокойствие. Босманс тоже сделал вид, что не слышал. Последовало молчание. Официант почему-то не спешил к их столику.

— Что закажем? — поинтересовался блондин в цветных очках.

— Попроси принести пять кружек пива без пены, — сухо ответил Меровей.

Блондин направился к стойке, чтобы заказать пиво. Маргарет Ле Коз посмотрела на Босманса, и ему показалось, что они понимают друг друга без слов. Он не знал, как прервать тягостную паузу, и наконец нашелся:

— Значит, вы все вместе работаете в одном учреждении?

Сказал и сейчас же почувствовал, что сморозил глупость. Про себя поклялся больше не поддерживать светских бесед. Ни за что на свете.

— Мы не работаем вместе, — возразил Меровей. — Мсье руководит учреждением единолично.

Он указал на брюнета с бульдожьим лицом, по-прежнему грозного и недовольного. И снова все умолкли. Маргарет Ле Коз не притронулась к своей кружке. Босмансу тоже совсем не хотелось пива в столь поздний час.

— А вы, чем вы занимаетесь, кто вы?

Вопрос задал брюнет с бульдожьим лицом, его странная улыбка не вязалась с холодным жестким взглядом.

Дальнейший разговор, голоса и лица поглотила тьма забвения — уцелела лишь Маргарет Ле Коз, — пластинку заело, затем мелодия резко оборвалась. Впрочем, кафе «Рай» — Босманс понятия не имел, почему его так назвали, — вскоре закрылось.

Они пошли к метро. Именно в тот вечер Маргарет Ле Коз призналась ему, что охотно рассталась бы навсегда с «И. о. Ришелье» и нынешними коллегами, что уже подыскивает себе другую работу. Каждый день читает объявления, надеется, что одна из строк откроет перед ней другие перспективы, на горизонте появится что-то новое. Площадь Опера. Всего несколько человек спускалось к входу в метро. Час пик давно миновал. И никакой роты республиканской безопасности, никакого оцепления вокруг газона и вдоль бульвара Капуцинок, только перед зданием Оперы два-три шофера ждали возле громоздких заемных машин пассажиров, но те так и не появились.

Когда они приблизились к лестнице, Босманс обнял ее за плечи, словно оберегая в давке, ужасной и безжалостной как в тот раз; на самом деле они миновали пустой переход и одни дожидались поезда на платформе. Он вспомнил, что они долго ехали, а потом Маргарет Ле Коз привела его в свою комнату в Отёе.

Он недоумевал, зачем снимать жилье так далеко от центра.

— Здесь безопасней, — объяснила она. И сейчас же спохватилась: — Здесь меньше суеты и шума.

Босманс заметил: в ее взгляде промелькнула тревога, будто над ней нависла угроза. Через несколько дней они условились встретиться вечером в баре Жака Алжирца, рядом с ее домом, и тогда он спросил, много ли у нее в Париже знакомых помимо коллег. Она замялась, смутилась:

— Нет… Я никого не знаю… Кроме тебя…

Ведь она переехала в Париж только в прошлом году. Раньше жила в Швейцарии, потом во французской провинции.

Босманс отчетливо помнил, как они с Маргарет Ле Коз ежедневно долго-долго ехали на метро в часы пик. С тех пор как он стал записывать воспоминания в черный блокнот, она несколько раз приснилась ему среди служащих у дверей конторы. И еще во сне бегущие под напором солдат вниз по лестнице демонстранты снова притиснули их к стене. Тут он внезапно проснулся. В голове сложилась отчетливая формула, и наутро он записал ее в черный блокнот: «В то время я постоянно чувствовал, что мы с Маргарет затерялись в толпе». Босманс нашел две зеленые тетради фирмы «Клерфонтен», исписанные мелким убористым почерком, и с трудом догадался, что записи… его собственные. В год их знакомства с Маргарет Ле Коз он работал над книгой, пытался написать роман. Босманс не спеша перелистывал тетради, и его поразило, насколько отличался тот его почерк от нынешнего, размашистого. Еще он обратил внимание, что в зеленых тетрадях нет полей, отступов, ни единой красной строки, ни одного пробела, промежутка. Видимо, так выражалось мучившее его ощущение тесноты и удушья.

Иногда во второй половине дня он прятался от всех в комнате Маргарет Ле Коз, пока той не было дома, и писал. Окно мансарды выходило в запущенный сад, посреди него рос бук с пурпурными листьями. Ветви тянулись к стеклу, в ту зиму на них лежал снег, а вскоре, задолго до календарной весны, они оделись пышной листвой. Зачем же лепить крошечные буквы так тесно одну к другой, если сидишь в тишине и покое, в мирном уединении? Зачем описывать душную тьму, беспросветность? Тогда ему и в голову бы не пришли подобные вопросы.