Горит свеча в моей памяти - [58]

(1884, м. Жарки, Польша — 1946, Нью-Йорк, США) — коммерсант, меценат, публицист, мемуарист, один из создателей современного книгоиздания на иврите.

Шустер Йойсеф (1917, Чемеровицы, Подольская губ. — 1996, Израиль) — редактор и журналист. Сотрудничал с различными еврейскими газетами. После войны работал в «Эйникайт». Был ответственным секретарем редакции журнала «Советиш геймланд».

Энгель Юлий (Йоэль, 1868, Бердянск, Таврическая губ. — 1927, Тель-Авив) — музыковед, музыкальный критик, фольклорист, композитор. Был одним из основателей Общества еврейской народной музыки. Участвовал в фольклорной экспедиции С. А. Ан-ского в 1912 г. Автор множества романсов и фортепианных пьес. В 1922 г. переехал в Берлин, в 1924 г. — в Палестину. Издал в Тель-Авиве трехтомник «Еврейские народные песни».

Эпельбаум Михаил (1894, Одесса — 1957, Ленинград) — актер, певец (баритон), заслуженный артист РСФСР. Записывал, обрабатывал и исполнял еврейские народные песни. В 1949 г. арестован. После освобождения в 1954 г. возобновил выступления.

Эренбург Илья (1891, Киев — 1967, Москва) — выдающийся русский писатель и публицист.

Эрик Макс (псевдоним, настоящее имя Залман Меркин, 1898, м. Сосновица, Польша — 1937) — крупнейший исследователь современной и средневековой литературы на идише и литературный критик. Автор четырехтомной истории литературы на идише. В 1920-е гг. жил в Польше, в 1929 г. переехал в СССР. Преподавал в еврейских ВУЗах Минска и Киева, заведовал секцией литературоведения и критики в Институте еврейской пролетарской культуры. В 1936 г. арестован, умер в лагере.

Яковлев Яков Аркадьевич (настоящая фамилия Эпштейн; 1896, Гродно — 1938, Москва) — советский государственный деятель, публицист, редактор. Член РСДРП (б) с 1913 г. Член ЦКК и ЦК ВКП(б). С 1929 г. — нарком земледелия СССР. С 1934 заведующий сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б). В 1937 исполнял обязанности 1-ro секретаря ЦК КП(б) Белоруссии. В 1937 г. арестован и в 1938 г. расстрелян.

Послесловие

Вы перевернули последнюю страницу книги. Хочу надеяться, что не только с благодарностью Мише Леву за его рассказы о нашей давней литературной жизни, но, главное, с пониманием того, что ее возрождение и существование зависит от вас, от нынешнего и будущих поколений.

Познакомились мы с Мишей Левом в редакции журнала «Советиш геймланд». Я была по делам в Москве, когда мне сказали, что со мной хочет встретиться находящийся в столице Пейсах Новик, редактор американской коммунистической газеты на идише «Моргн фрайхайт». Прием иностранца в густонаселенной коммунальной квартире родственницы мужа, у которой я остановилась, исключался. Пригласить женщину к себе в гостиницу Пейсах Новик, как джентльмен (а вернее всего, понимая, что за ним, иностранцем, следят), не решился. И при посредничестве сотрудника (я тогда еще не знала, кого именно) «Советиш геймланд» мы решили встретиться в редакции журнала.

Меня впустил мужчина среднего роста с заметно седеющей черной шевелюрой. Поздоровался негромким голосом на идише, которого я в Ленинграде тогда вообще не слышала. Пригласил в кабинет, где уже сидел Пейсах Новик. Мне понравилось, что на столике не было атрибутов формального гостеприимства: чашечек, кофе, блюдечка с печеньем. Встретивший меня сотрудник (Пейсах Новик мне потом сказал, что это ответственный секретарь редакции Миша Лев) пожелал нам добросердечной беседы и, чтобы мы не поглядывали на часы, добавил: кабинет в нашем распоряжении весь рабочий день. Так я познакомилась с Мишей Левом.

Мы и в самом деле не глядели на часы: наш разговор был не только интервью для газеты, но и просто беседой. Но когда вышли из кабинета и Пейсах Новик все же заторопился — его ждут в другом месте, то Миша Лев почему-то сказал, что отвезет меня.

Мою просьбу не беспокоиться и уверения, что сама доберусь, он словно бы не слышал. (Впоследствии я привыкла, что когда Миша с чем-то не согласен, он этого «не слышит».)

Вы, сегодняшние читатели, наверно, представили себе, что сейчас Миша выйдет, заведет свою машину и пригласит меня. Нет, своей машины у Мишы не было ни тогда, ни потом. Он просто вышел на улицу, «проголосовал» и, что для меня было совершенно неожиданным, тоже сел в машину. Я чуть не съязвила: «Боитесь, что меня украдут?» — но, к счастью, удержалась.

Ехали молча. Если не считать Мишиного вопроса, на каком языке я вела свои записи. Ответом, что на идише, он явно остался доволен. А еще он то и дело обиняком осведомлялся, не нужна ли мне какая-нибудь помощь.

Так, с моего благодарственного письма Мише после возвращения в Ленинград, началась наша многолетняя дружба. Письма, телефонные звонки, сперва по случаю праздников, затем по какому-нибудь поводу или просто: «Что слышно?» Очень трогательные дарственные надписи на книгах, постоянные напоминания, что «Люся (жена писателя) спрашивает, когда приедете». И главное — ежегодное двадцатичетырехдневное (таков был срок путевки) общение во время отдыха (Миша, в отличие от меня, и там в первой половине дня работал) в Дубултах на Рижском взморье, в Доме творчества писателей.

В промежутках между Дубултами я в Москве бывала чаще, чем Миша в Ленинграде (конференция «Мы из гетто», съезды писателей, вечер памяти Ильи Эренбурга, 15-летие Международного союза евреев — бывших узников нацизма), и всякий раз я оставалась в Москве еще на один день, чтобы побыть у Миши с Люсей.