Горит свеча в моей памяти - [33]

Почему такие семинары проводили в большой аудитории, не могу объяснить. Не так часто, но к нам приходили и знаменитые иностранные писатели. Обычно это были те, кто добросердечно или, по крайней мере, хотя бы отчасти положительно относился к Советскому Союзу. Произведения таких писателей часто переводили не только на русский, но и на другие языки народов СССР, им платили высокие гонорары. То, что им не следовало видеть, им не показывали. Прятали. Почетные гости наслаждались и, вернувшись домой, кто во Францию, кто в Италию, а кто еще дальше, хвалили самую счастливую страну, строящую социализм.

С большим пиететом принимали французского писателя Андре Жида. К нам в институт он пришел в сопровождении Михаила Кольцова, который был одним из самых видных журналистов страны. Две молодые красивые студентки сердечно поприветствовали писателя на таком французском, как будто он был их родным языком, встали на цыпочки и расцеловали. (Одна, по годам почти невеста, а по виду худенький ребенок, на минуту осталась висеть у него на шее.) В эти минуты гость был тронут чуть не до слез.

Об Андре Жиде, полагаю, имеет смысл рассказать. В 1936 году состоялся его последний, но отнюдь не первый визит в страну, которая строила социализм. И как могло быть иначе, если он часто выступал в поддержку Сталина. Принял активное участие в антифашистском конгрессе писателей в Париже в 1935 году.

Писатель довольно долгое время молчал о своих впечатлениях от посещения Москвы. Выглядело это так, будто он нигде не был, ничего не видел, ничего не слышал. Поминать его добрым словом стали все реже, разве лишь вспоминали о том, что среди стоявших в почетном карауле у гроба Максима Горького был и Андре Жид.

Неожиданно оказалось, что его новая книга «Возвращение из СССР» содержит острую критику: в советской стране нет свободы совести, установлен очень строгий контроль над литературой и общественной жизнью и многое другое… В московской центральной газете «Правда» появился крайне раздраженный ответ. Недолгое время Жида еще вспоминали недобрым словом. Кстати, среди тех, кто осудили книгу Андре Жида, были такие всемирно известные писатели, как Лион Фейхтвангер и Ромен Роллан. Те, кто потом читали «Москва 1937» Фейхтвангера, уже не удивлялись. Похвастаюсь, кстати, что Фейхтвангера я тоже видел и слышал.

Больше пятидесяти лет имя Андре Жида в Советском Союзе не упоминали, даже когда его наградили Нобелевской премией по литературе, словно такого писателя и на свете не было.

Перец Маркиш и Шмуэл Галкин

И под конец о том, с чего я, наверно, должен был начать — о частых вечерах еврейских писателей в этой самой большой аудитории. Быть может, нигде еврейского писателя, и особенно поэта, не ожидал такой радушный, такой восторженный прием, как в Московском педагогическом институте. Тем более когда гостями были Перец Маркиш и Шмуэл Галкин.

Зал бывал переполнен. Занимать место приходилось задолго до прихода гостей, да еще и прибегая к разным хитростям. А дежурный у входа пропускал в зал немало преподавателей и студентов еще из двух институтов: Второго медицинского и Химико-технологического, которые находились на той же улице, почти рядом, друг возле друга.

У любителей поэзии, и не только еврейской, Перец Маркиш был очень популярен. Достаточно напомнить, что в праздничных номерах центральных газет публиковали его стихотворения в переводе на русский. К тому времени он, начиная с «Порогов» (1919) и до «Смерти богатея» (1935)[101]. успел опубликовать на идише не менее двадцати книг и, если не ошибаюсь, пять или шесть — в переводах на русский. Его пьесы были поставлены во многих театрах.

Маркиш, который у нас по праву считался самым современным поэтом, в тот раз читал, не обрушивая на слушателей весь свой темперамент, написанное в 1922 году и включенное в «Собрание сочинений» 1933 года, стихотворение. Послушайте:

Я ночью не зажгу свечи перед собой,

Распались стены голубятни голубой

Лица, поникшего в слезах.

И вот мой дикий голубь вылетел из глаз,

Пропал тотчас…

Кружится над моей главой

Лишь ворон злой.

И силы нет в руках!..

Перец Маркиш, удивительный поэт и оратор, был прекрасным чтецом. Светясь от внутреннего света больше, чем от направленных на него софитов, он был на редкость красив. Едва появившись, уже пользовался любовью публики.

Годы спустя я в издательстве «Дер эмес» присутствовал при такой сцене: Маркиш сидит за одним столом с редактором Блюмой Котик. Вдруг он вскакивает с места с криком:

— Все! Сегодня мы больше не работаем!

Перед этим Маркиш сам настаивал на том, чтобы рукопись завтра была отправлена в типографию, а теперь твердит: «Все, все!»

Оказалось, что через несколько часов ему предстоит отнюдь не рядовое выступление перед многочисленной аудиторией. Он когда-то договорился о нем и сразу забыл.

На вопрос Блюмы Котик: «Как же будете выступать, если забыли и не готовы?» — Маркиш мгновенно ответил:

— Это как парашют раскроется.

Мне доводилось слушать Переца Маркиша много раз. Парашют у него всегда раскрывался так, как поэт этого хотел.

О лирико-философском стихотворении Шмуэля Галкина «Стекло» историк и литературовед Меир Винер высказался так: «Мастерски написанная миниатюра». Это стихотворение построено на традиционной аллегории, но в то же время полно образов и находок, оно включено как автоэпиграф в сборник «Контакт» (1935 год).