Горит ли Париж? - [97]

Идя задымленным коридором к ожидавшему его трофею, Карше почувствовал, как у него стучит в висках. Впереди него только что спустившиеся по лестнице офицеры, так и не опуская поднятых рук, указывали дорогу. «Сейчас ты не должен ударить в грязь лицом», — сказал себе Карше. При этой мысли в мозгу его пронеслась вереница воспоминаний. Он увидел лица друзей, которых оставил на дороге в этот гостиничный коридор: Луазо, брата которого он встретил ранее; человека, чей кольт сжимал сейчас в руке; людей, которых, в некотором смысле, будет представлять в приближающиеся минуты триумфа, когда ему сдастся немецкий офицер, оккупировавший столицу его страны. Карше открыл дверь в комнату, указанную ему шедшим впереди офицером. Хольтиц встал. Карше вытянулся по стойке «смирно» и отсалютовал.

— Лейтенант Анри Карше из армии генерала де Голля, — объявил он.

— Генерал фон Хольтиц, комендант Большого Парижа, — ответил немец.

Карше спросил Хольтица, готов ли тот сдаться.

— Йа, — ответил Хольтиц.

— В таком случае, — сказал Карше, — вы мой пленник.

— Йа, — повторил Хольтиц.

В этот момент в комнату вошел еще один французский офицер. При виде майора Жана де ла Ори полковник Яй слегка приподнял брови. До войны эти два человека вели иные сражения на скаловых дорожках Европы, где каждый из них участвовал в скачках в составе конников своей армии. Встретившись глазами, оба почти незаметно кивнули друг другу. Ла Ори повернулся к Хольтицу. Через переводчика он сказал ему: «Генерал, вы хотели сражения. У вас оно было, и мы за него заплатили высокую цену. Я требую, чтобы вы приказали всем своим опорным пунктам в городе прекратить сопротивление».

Церемонно повернувшись к Карше, ла Ори добавил: «Уважаемый коллега, не позаботитесь ли вы об остальных?» Затем он приказал Хольтицу следовать за ним. Пруссак пожал руку Яю и Унгеру, пробормотал каждому «Хальс унд бейн брух»[32] и, надев фуражку, удалился.

После их ухода Карше потребовал осмотра штаба гарнизона Большого Парижа. Сопровождать его вызвался фон Унгер. В бывшем кабинете Хольтица Карше заметил на столе генерала аккуратно упакованный сверток ткани.

— Что это? — спросил он Унгера.

— Это флаг гарнизона Большого Парижа, — ответил Унгер. Он был спущен, пояснил Унгер, когда Карше вошел в здание.

— В таком случае, — сказал Карше, — вы должны отдать его мне.

Они были одни в задымленной комнате. До окон долетали прерывистые звуки перестрелки, продолжавшейся в Тюильри и на площади Согласия. С тротуаров под окнами послышался разноголосый гомон. Это были шум толпы, уже подбиравшейся поближе к дверям «Мёриса». Оба офицера встали навытяжку лицом друг к другу, отсалютовали, после чего Унгер торжественно вручил своему молодому французскому пленителю огромное красно-черное знамя, которое в течение четырех лет, двух месяцев и десяти дней развевалось на флагштоке дома № 228 по улице Риволи.

После завершения этой короткой церемонии Карше снял — трубку парижского телефона на столе Хольтица и набрал номер.

— Отёй 04.21? — спросил он, когда телефон ответил. — Ну вот, папа, — объявил Карше своему отчиму, отставному генералу, не разделявшему его любви к де Голлю, — свидетельствую вам свое почтение. Это лейтенант Анри Карше. Несмотря на ваши мрачные предсказания по поводу моей военной карьеры, я счастлив объявить вам, что только что захватил немецкого генерала, его штаб и его знамя.

На улице майор де ла Ори с револьвером в руках сражался за жизнь своего пленника. Непроницаемый Дитрих фон Хольтиц воспринимал ярость жаждущей мести толпы с чувством собственного достоинства. По дороге женщины с искаженными от ненависти лицами цеплялись за его форму, пытались сорвать погоны, плевали в него. Мужчины кричали «сукин сын!» В приятном зрелище, каковое представлял собой пленный немецкий генерал с высоко поднятыми руками, народ, на протяжении четырех лет нацистской оккупации сносивший зверства, оковы и репрессии, удовлетворял инстинктивно возникающее чувство мести.

«Они меня растерзают», — подумал Хольтиц. За спиной он слышал пыхтение верного ординарца капрала Майера. В одной руке Майер сжимал чемодан, который столь тщательно подготовил для этого тяжкого путешествия в тюремную камеру. Усталый Хольтиц чувствовал, как с каждым шагом его руки опускаются все ниже. «Выше, выше, генерал, — прошептал Майер. — Если вы не будете держать их вверх, они вас убьют!»

По всей улице Риволи перед ними волной катилась произносимая торжествующим тоном фраза: «Ле женераль бош, ле женераль бош!»[33] На площади Пирамид женщина лет сорока с перекошенным от ненависти лицом выскочила ему навстречу. «Подонок!» — взвизгнула она, после чего откинула голову назад и, словно змея, резко выбросила ее вперед, посылая здоровенный плевок, который угодил ему на скулу, прямо под моноклем.

В этот момент женщина в форме Красного Креста встала рядом с ним и, негодуя и сердясь, прикрыла его своим телом от толпы. Тронутый этим редким знаком сочувствия, Хольтиц, проходивший в этот момент позади позолоченной статуи Жанны д’Арк, прошептал своей покровительнице: «Мадам, вы как Жанна д’Арк».

Ла Ори, наконец, заметил полугусеничную машину, к которой вел пленного. В сутолоке француз забыл про капрала Майера. Ординарец с ужасом увидел, что машина трогается без него, оставляя его одного посреди жаждущей мести толпы парижан.