Горит ли Париж? - [71]

В эти первые утренние часы, когда немцы почти не оказывали сопротивления, продвижение 2-й бронетанковой выглядело как бесшабашный парад через море доведенных до экстаза сограждан, буквально заполонивших дорогу.

Повсюду на их пути выстраивались толпы соотечественников — ликующих, размахивающих флагами, поющих, плачущих. Женщины и девушки на ходу цеплялись за борта грузовиков, чтобы одарить своих освободителей градом цветов, фруктов, поцелуев, вина и слез. Жан Рене Шампьон, француз из Мексики, управлявший танком «Морт-Омм», увидел, как ему отчаянно жестикулирует пожилая женщина. Он приоткрыл смотровую щель, и в отверстие скользнул пакет. В нем была кастрюлька с фаршированными помидорами. Лейтенант Ален Родель поймал на лету жареного цыпленка и бутылку шампанского, которые метнул ему в танк какой-то булочник. Некоторым достались подарки попроще, но не менее трогательные, как, например, капралу Клоду Адею, выдернувшему из рук застенчивой девчушки трехцветный букетик.

На запруженных улицах Орсе лейтенант Анри Карше, прикрепивший к ветровому стеклу фотографию сына, которого он никогда не видел, внимательно вглядывался в попадавшихся по пути женщин и детей. «Ты знаешь, — сказал он своему водителю Леону Зибольски, — если бы в этой толпе был мой сынишка, я бы его не узнал». Он действительно там был. На следующий день Карше узнает, что его жена и сын Жан-Луи, родившийся 3 июня 1940 года, стояли как раз на этой улице и видели его колонну; при этом Жан-Луи все время теребил мать: «Где папа? Я хочу видеть папу».

К своему изумлению, солдаты 2-й бронетанковой узнали, что телефонные линии, связывавшие окрестности с городом, были исправны и работали. Когда их колонны на какое-то время останавливались, они врывались в дома, бистро и магазины, чтобы набрать номера, по которым не звонили многие годы. Патрик Дешан, покинувший Париж в 1940 году, был одним из первых. «Мама, — весело прокричал он, — доставай шампанское, мы возвращаемся домой!» Некоторые были так ошарашены, услышав знакомый голос, что не знали, что сказать. «Э-э… э-э… — запинался рядовой Этьен Крафт в разговоре с матерью, — это я». Некоторые телефоны не отвечали. Лейтенант Жак Туни узнал от своего дяди, что его отец был арестован гестапо в феврале.

В Арпажоне капрал Морис Бовера услышал, когда его колонна на минуту остановилась, как в доме рядом с его джипом какая-то женщина разговаривала с Парижем. «Мадам, — попросил он ее, — позвоните на Елисейские 60–67 моим родителям». Женщина прервала разговор и тут же набрала его номер. Но в этот момент колонна Бовера двинулась вперед. Через плечо он прокричал: «Мадам, скажите моей маме, что ее сын возвращается домой. Я в полку с черными беретами!»

Через несколько минут в своей квартире по улице Пантиевр, 32, мадам Иветта Бовера сняла трубку и услышала, что ее сын возвращается в «полку с черными беретами». Онемев от радости, она всхлипнула «мерси» и повесила трубку.

И тут мадам Бовера вздрогнула. «Но какой сын?» — вскрикнула она. У де Голля служили два сына мадам Бовера. В течение трех лет она ничего не знала о месте нахождения ни того, ни другого.

Внезапно в это серое, облачное утро в Масси-Палезо, на окраинах Арпажона и в Траппе все три колонны 2-й бронетанковой наткнулись на хорошо закрепившихся и поджидавших их солдат генерал-майора Хубертуса фон Аулока. Почти одновременно двигавшиеся в голове колонн Леклерка части были обстреляны немцами из двухсот тщательно замаскированных орудий 88-го калибра. Парадное шествие 2-й бронетанковой дивизии закончилось.

36

Дитрих фон Хольтиц моментально узнал голос звонившего. Это был краснолицый майор люфтваффе, который три дня назад предложил ему превратить часть Парижа в «маленький Гамбург». Хольтиц ждал его звонка. Он знал, что на этот раз майор звонит не по собственной воле и не по распоряжению своего командира генерал-оберста Отто Десслоха. Он звонил по приказу фюрера. В правом верхнем углу телеграммы, которую Хольтиц получил за завтраком, под своим именем он увидел упоминание воздушного флота № 3. Это был тот инструмент, который Гитлер избрал для исполнения своего приказа о полном уничтожении районов Парижа, удерживавшихся восставшими.

Как Хольтиц и ожидал, майор с первых же слов запросто объявил, что звонит, чтобы скоординировать план «бомбардировки Парижа». Он сообщил Хольтицу, что со времени их последнего разговора был занят в основном эвакуацией самолетов люфтваффе из Ле-Бурже. Поэтому идею, которую он предложил ранее, — о массированной бомбардировке одного из районов города — осуществить уже не удастся.

Вместо этого, поведал фон Хольтицу майор, он теперь планирует один-единственный терроризирующий налет на город. Хольтиц спросил, когда тот собирается его организовать — днем или ночью? Явно раздраженный вопросом парижского командующего, майор ответил: «Ночью, конечно!»

Хольтиц заметил, что Париж уже забит немецкими войсками, и штаб Западного фронта только что сообщил ему, что подходят подкрепления, которые вскоре войдут в город, возможно, в эту самую ночь. Слепой ночной рейд без четко обозначенных целей, язвительно заметил он, «погубит столько же немцев, сколько и парижан». Майор вздохнул. У него нет выбора. Он получил категорический приказ. Воздушному флоту № 3 был отдан приказ бомбить Париж, и у него нет другого выхода, как только исполнять. Поскольку они не могут подставить те несколько бомбардировщиков, что еще оставались во Франции, под удары истребителей союзников, рейд придется совершить ночью. В нынешних обстоятельствах, добавил он, потеря бомбардировщика «будет неизмеримо более тяжелой утратой, чем потеря нескольких человек».