Гори, любимая, гори! - [9]

Оставив пояс в покое, дрожащими пальцами вынула мешочек с золотом, оттягивающий правый потайной карман платья.

– Вот. Все, что у меня есть на сегодняшний день, пока представитель короля не объявил единственной наследницей почившего супруга.

Вздохнув, опустила монеты на край стола.

– Храм Всеотца благодарит вас, баронесса, за щедрое подношение, – равнодушно произнес Сирский. – Мы подумаем над вашей просьбой.

Рука пышногрудой красавицы сама потянулась к другому потайному карману, где хранился защитный амулет.

– Есть еще кое-что, что я хочу передать служителю Всеотца. Оберег, изготовленный до времен мертвоземья. С ним барон прошел всю войну, поэтому и не получил ни малейшей царапины.

Маска безучастности слетела с Сирского. Поддавшись вперед, он схватил ее за руку, сжимающую амулет.

Жадно разглядывая мужской браслет из серебра в виде простого тонкого ободка, напряженно спросил:

– Вы ведь понимаете, что хранение вещи, изготовленной темными колдунами прошлого, уже само по себе преступление?

Она понимала. Но ничего другого, чтобы откупиться, у нее больше не было. Не предлагать же свои платья?..

– Хорошо. – Аккуратно вытянув из холодных пальцев вдовы запрещенный артефакт, чародей второй рукой накрыл мешочек с золотом. – Я не буду дотошным в своем расследовании – пощажу чувства безутешной вдовы.

Облегчение вперемешку с сожалением, что цена оказалась выше, чем надеялась, охватило Стеллу. Слава Всеотцу, что вообще обошлось!

– Благодарю вас, магистр. Не смею больше препятствовать отдыху. Доброй ночи!

Ощущая слабость после пережитого испытания, молодая женщина направилась к двери.

– Разве я отпускал вас, баронесса? – вкрадчиво поинтересовался "волк" Всеотца.

И голос его раздался слишком близко. Тяжелая рука опустилась на изящное плечо вдовы. Она опомниться не успела, как оказалась опрокинута на кровать.

– Магистр… – взволнованно пискнула, как ее рот накрыла твердая широкая ладонь.

Рывок – и она перевернута на живот. Тяжелое тело вдавило в перину, выбивая из груди дыхание и стон. Одна его рука продолжала закрывать ей рот, вторая задрала пышную юбку платья.

Он не собирался ее подготавливать, он просто брал, что хотел.

Но ей и не нужны были его ласки. Желание накатило на Стеллу с неотвратимой наглостью, такой же, как этот мужчина. Грубый, несдержанный, но такой властный и сильный... Именно сила, его напористость, далеко не нежные руки, умеющие убивать как ударом клинка, так и росчерком пера, заставили потерять голову.

Тому, в чьей власти было уничтожить ее, сейчас принадлежало ее тело, вся она без остатка. И эта мысль повергла ее в сладкое безумие.

Резкие, быстрые толчки – он не церемонился. Рука, освободив рот, сползла на ее горло, заставляя запрокинуть голову назад. Болезненный укус сзади в шею вызвал новую бурю восторга… Шлепок по заду... Он словно знал, что ей не нужна его нежность.

Но все случилось слишком быстро. Невольно Стелла испытала разочарование. Если бы применила способ забыться, как с мужем, то не успела бы дойти даже до вышивки на воображаемом платье. Соитие вышло страстным, но слишком коротким.

Когда он освободил ее от своей тяжести, Стелла осторожно сползла с кровати. Приведя в порядок, насколько получилось, платье, тихо пролепетала:

– Не смею мешать вашему отдыху, ваше святейшество.

И заторопилась к выходу.

Он позволил ей взяться за ручку двери, а затем лениво осведомился:

– Куда собралась? Разве я отпускал тебя?

Томление, переполнявшее тело, сменилось острой радостью пополам со страхом.

– Как прикажете, магистр…

Стелла Хадиус покинула покои могущественного гостя перед рассветом. Колени дрожали и плохо слушались. Овдовевшей баронессе было наплевать на понимающий взгляд ухмыляющегося "волка" у двери, на изумленные лица слуг, повстречавшихся в коридоре.

Единственная мысль – доползти до спальни и уснуть – билась в ее тяжелой голове.

А еще хотелось стереть из памяти, что заполучила шанс на новую жизнь вновь через постель. Забыть бесконечную ночь, невзирая на то, что в этот раз у платы оказался горько-сладкий вкус.

IV. Серые сны.

– Внемлите мне, люди! Я принес вам послание последнего свободного провидца Пантилии!

Бродячий сказитель собрал вокруг себя тьму народа. Здесь были старые и молодые, мужчины и женщины, купцы и ремесленники, мастера и ученики. И если раньше, стоило мелькнуть краешку черного плаща храмовника, люди расступались, то теперь они словно позабыли обо всем на свете. Будто единственное, чего жаждали – слушать слова худого старика в грязном рванье, даже если это будет последнее, что они услышат.

– С дороги! Прочь! Дорогу, твари! – рычал Бьорн, разозленным медведем идя напролом.

Он не следил за тем, кому доставалось от его кулаков. Его верный друг Грокх наоборот предпочитал целиться несчастным по лицам – его всегда веселили звуки расшибаемых носов.

Пожиратель шел за храмовниками без спешки, зная, что перед ним-то чернь расступится в ужасе. И, правда – красный плащ отпугивал, как горящий факел.

– Вы говорите, Орден волков Всеотца спас вас от Проклятого и его слуг? А я хотел бы жить во времена Круга Двенадцати! В городах пели и танцевали фонтаны, всю ночь до зари горели магические фонари! – продолжал распинаться старый богохульник, будто не видя, что по его душу уже идут. – Не было голода, болезней, гонений провидцев, смертей невинных! Ну, а потом магия стала богоугодной только в руках фанатиков Всеотца. Люди, вы сами уничтожили магов Круга Двенадцати! Своим попустительством, своим молчанием! Как овцы, вы сбились в бездействующее стадо, когда храмовники принялись вырезать мирных артефакторов, бытовиков и техномагов. Вы молчали, когда не покорившихся ордену прорицателей жгли на кострах, как колдунов и ведьм…