Горестная история о Франсуа Вийоне - [75]

Даруй, Творец, по смерти мир

Тому, кто длил существованье

Без крова и без пропитанья…[56] —

как будто уже пришел его последний час, и вставил их в поэму после эпитафии себе:

Сражен Амуровой стрелой,

В могиле этой вечный сон

Вкушает днесь школяр простой

Рекомый Франсуа Вийон[57].

Правда, иногда на него снова накатывало, тянуло к прежней жизни, и в такие периоды он поражал Пишара рассказами о Колене де Кайё, которому оба они да и все остальные в подметки не годились. Но после этих рассказов настроение у Франсуа портилось, и он, весь во власти воспоминаний, читал всем, кто готов был его слушать, строфу из одной своей баллады, в которой вспоминал казненного друга:

Красавцы, розы с ваших шляп

Вам снимут вместе с головою,

Коль в краже уличат хотя б,

Не говоря уж о разбое.

Сержанты набегут гурьбою.

Суд живо сделает свое…

Так помните, шутя с судьбою,

Пример Колена де Кайё[58].

И нужно было как следует накачать его вином, чтобы он хоть немножко успокоился. Однако чем дальше, тем такие вот внезапные и непонятные смены настроения становились чаще. К тому же Франсуа мучил чудовищный кашель. Он страшно исхудал, и, бывало, когда начинал читать в «Телеге» свои баллады, его было почти не слышно: до того у него стал слабый голос.

— Тебе бы надо полежать дома, — как-то заявил Робен Дожи, пригласивший Франсуа поужинать и выпить. — Мы будем к тебе приходить, и ты будешь читать нам свое «Завещание».

— Вот еще! — возмутился Франсуа.

Однако Пишар и Ютен дю Мустье закричали, что Дожи говорит дело и что сегодня они отправят Франсуа спать пораньше, хочет он того или нет.

— Я сам уложу тебя в постель, — объявил Пишар, — и буду за тобой ухаживать. А нужно, так мы все трое пойдем.

— Правильно! — воскликнул Дожи. — Только чего откладывать? Пошли прямо сейчас.

Они шагали по улице Сен-Жак и, дойдя до харчевни «Мулица», увидели свет у мэтра Фербука, епископского нотариуса; Пишар подошел к окну и постучал в него, а когда один из писцов поднял голову и осведомился, что им надобно, со смехом крикнул:

— Хотим сторговать вам парочку-другую клистиров!

— Погоди! Сейчас я вам за них уплачу! — крикнул в ответ писец.

— Чем заплатишь?

— Пошли отсюда, — бросил Франсуа.

Однако Пишару не хотелось прекращать забаву, и он смачно харкнул на окно. Франсуа решил не ввязываться и пошел.

— Куда ты, Франсуа? — с недоумением позвал его Дожи. — Погоди немного.

А у дома нотариуса полным ходом шла драка. Писцы всем скопом набросились на Пишара, пытаясь его связать, но он отбивался, размахивая ножом. Мустье вступился за друга, но писцы его схватили и с радостными воплями поволокли к дому.

Тут появился сам мэтр Фербук, с яростью набросился на Мустье и сбил беднягу с ног.

— Ах, ты так! — взревел Пишар.

С криком: «Бей! Смерть им!» — он набросился на писцов, а в это время разъяренный Ютен дю Мустье вскочил на ноги и нанес мэтру Фербуку несколько ударов ножом. Тот упал, обливаясь кровью; Пишар и Мустье, видя, что они натворили, со всех ног бросились наутек и скрылись в одном из темных переулков. Перепуганный до смерти Дожи пустился бежать по улице Матюрен.

— Вот не везет! — в отчаянии простонал Вийон. — Ну и влип же я! Что ж теперь со мной будет? Теперь меня арестуют за чужую вину…

Так оно и случилось. Франсуа схватили и доставили в Шатле, где передали для суда и следствия мэтру Пьеру де ла Деору, который без лишних разговоров приказал сразу же подвергнуть его пытке водой. Он был обречен. Ему зачитали приговор, гласящий, что он «будет удавлен до смерти посредством повешения на виселице города Парижа». Как ни странно, но Франсуа отнесся к этому крайне спокойно.

— Придется смириться, — стоически произнес он. — Видно, мне на роду написано быть повешенным, и рано или поздно это должно случиться.

Пораженный тюремщик непонимающе смотрел на него, и тогда Франсуа прочитал ему маленькое стихотвореньице, которое он сочинил в качестве своего предсмертного слова:

Я — Франсуа, парижский хват,

И смерти жду, отнюдь не рад,

Что этой шее объяснят

Сколь тяжек на весу мой зад[59].

— Amen[60]! — промолвил тюремщик.

И все-таки Франсуа решил попытать счастья и подал апелляцию в Парламент; 5 января 1463 года суд отменил приговор в отношении повешения, но постановил по причине «дурного образа жизни» подвергнуть поэта изгнанию из Парижа на десять лет.

— By God! — выругался Франсуа. — Меня изгоняют, чтобы верней погубить!

И тем не менее он буквально прыгал от счастья: ведь ему сохранили жизнь. Правда, его дядюшка и мать, которых он первым делом посетил, пребывали в отчаянии. Он постарался их успокоить, взял у них немного денег и на следующий день вышел из Парижа по дороге, по которой когда-то покидал город вместе с Коленом. И пора года была та же самая, только что снег не падал. Зато ветер швырял в лицо капли холодного моросящего дождя. Деревья, давно уже сбросившие листья стояли мокрые и черные; дорога была покрыта жидкой грязью, и когда проезжала повозка или фургон с вздувающимся и хлопающим на ветру тентом, грязь летела из-под колес, забрызгивая пешеходов.

Глубоко надвинув шапку на голову и подвязав полы одежды на поясе, Вийон медленно брел встречь ветру по дороге, не глядя на обгонявших его людей, что так же, как он, направлялись в Бур-ле-Рен. Он шел в неизвестность, надеясь, что, может, его примет аббатиса де Пуррас или же герцог Карл Орлеанский согласится выслушать его и даст приют в Блуа. На целом свете, кроме этих двоих, ему не на кого было рассчитывать. Интересно, как там аббатиса? Не случилось ли что-нибудь с ней? Он ничего про нее не слышал и погрузился в размышления о ней, как вдруг кто-то окликнул его по имени. Франсуа обернулся.