Горестная история о Франсуа Вийоне - [49]

И однако, несмотря на все свои успехи, он думал о Катрине, его неотвязно преследовала мысль, что она отдается за деньги. Мысль эта была ему отвратительна, ему не хотелось верить; он все пытался понять, не солгала ли ему Марта, и в конце концов, стараясь избавиться от этих мучительных раздумий, говорил себе:

— Ну что до меня, я уже заплатил слишком большую цену.

Однако мысль о том, что Катрина стала продажной девкой, не отпускала, возвращалась, и иногда в постели Марион Франсуа просыпался от нее среди ночи. И все-таки любовь к Катрине прошла. Франсуа вспоминал ее чары, которые некогда так притягивали его к ней, хладнокровно оценивал их по достоинству и в душе смеялся. Неужели он, Франсуа Вийон, мог увлечься этой сухой и претенциозной красоткой? А ведь вокруг так много других женщин! Все, с этим покончено! Он потерял с нею столько времени, и у него нет никакой охоты начинать все сначала. Более того, если он случайно повстречается с Катриной, обязательно даст ей понять это. Она увидит, что эта нелепая любовь, которую она возбуждала, высмеивала, отвергала, теперь умерла. Да, она обязательно должна увидеть, раз и навсегда осознать, что отныне роли переменились.

Но Франсуа не способен был предвидеть коварства этой женщины. Спустя несколько месяцев после возвращения в Париж он встретил ее на кладбище Вифлеемских младенцев и был безмерно удивлен, что она ничуть не обеспокоена. Ее сопровождал Ноэль Жолис. Он поклонился Франсуа, тот ответил, но сама Катрина сделала вид, будто не замечает его. Взбешенный Франсуа остановился и проследил взглядом за ними.

— Нет, это уже слишком, — пробормотал он.

Он обогнал Катрину, развернулся, встал на ее пути и смотрел, как она приближается.

— Чего вы испугались? — недобрым голосом осведомился Франсуа, когда, увидев его, Катрина чуть попятилась и оперлась на руку Ноэля Жолиса.

Лицо ее залила бледность.

Франсуа усмехнулся:

— Очень мило с вашей стороны, что вы узнали меня.

— Подите прочь! — бросила Катрина.

Франсуа слишком близко подошел к ней, она вызывающе, с неслыханным пренебрежением рассмеялась, но тут же оборвала смех и произнесла, чеканя слова:

— Сермуаза вам мало?

— О, — усмехнулся Франсуа, — после Сермуаза было множество других.

— Действительно?

— Так поговаривают, — ответил он, чувствуя, что его охватывает бешенство. — Шесть работников сделают больше, чем один. А этот соплячок, — и Франсуа ткнул пальцем в Ноэля Жолиса, — у вас, надо понимать, как довесок?

— Послушайте, — возмутился молодой человек, — чего ради вы вмешиваетесь не в свои дела?

— Primo[28], — начал Франсуа, — я поступаю так, как угодно мне. Secundo[29], ходят упорные слухи о благороднейшей Катрине де Воссель, будто она ведет торговлю…

— Хватит! — отрезала Катрина. — Вас это ни в коей мере не касается.

— Tertio[30]…

— Да замолчите вы, наконец? А не то я велю вас поколотить!

— Кому?

— А вот сейчас узнаете! — воскликнула Катрина, которая увидела в собравшейся вокруг них толпе стражника и подозвала его. — Продолжайте же! На чем вы остановились?

— На том, — нагло продолжил Франсуа, — что во времена Сермуаза вы могли бы предупредить меня. Я нашел бы денег, ровно столько, сколько вы берете за свою любовь, и почтенный священнослужитель до сих пор был бы жив.

— Вы слышали? — обратилась Катрина к стражнику. — Он не перестает оскорблять меня. Возьмите его. Я подам жалобу.

Франсуа расхохотался.

— Ступай со мной! — приказал ему стражник.

— Что ж, я иду с вами, — сказал Франсуа. — Мы объяснимся.

Но тут в разговор вступил Ноэль Жолис.

— Вас высекут, — объявил он. — Высекут по обнаженным частям тела. И это самое малое, что вас ждет.

— То есть как — высекут?

— Розгами!

В ярости Франсуа повернулся и попытался схватить этого вертопраха и всыпать ему по первое число за оскорбительные речи, но стражник встал на его пути.

— Пошли! — рявкнул он и грубо толкнул Вийона.

Стражнику надоело слушать препирательства, а кроме того, он ощущал в толпе глухую враждебность.

Глава XIV

При других обстоятельствах эта нелепая история, вероятней всего, наделала бы шума среди друзей Франсуа, и его престиж из-за нее явно упал бы, но Колен и Ренье не обратили большого внимания на то, что их приятель был подвергнут порке под окнами Катрины де Воссель. У них были заботы поважней.

— В Дижоне после возвращения оттуда Ренье, — сообщил Колен, — был взят на допрос Реньо Добур, участник шайки «ракушечников», который был также камнеломом у герцога Бургундского.

— И что, он запел?

— Выложил все, что знал, — сказал Ренье.

— Затем Перонне, у которого играли по ночам, назвал имена всех, кто бывал у него.

— Когда на сундуке рвется веревка… — хмуро произнес Ренье.

— Вовсе нет, — жестко оборвал его Колен. — Ее связывают, и она продолжает держать.

— И долго?

— Заткнись! — рявкнул Колен. — Если ты сдрейфил, можешь смыться.

— Смыться! Куда?

Франсуа было явно не по себе.

— А что Жако де ла Мер? — спросил он.

— Жако? Нет, его пока не взяли.

— Значит, не все еще пропало?

— Думаю, не все, — сказал Колен. — Главное, чтоб никто из нас троих, — он сделал упор на слове «троих», — не раскололся. Ты согласен?

Вийон кивнул.

Колен растолковал им, что пока им нечего бояться, дело «ракушечников», верней всего, не станут раскапывать глубже. Жану Рабютелю, прокурору-синдику города Дижона, хватит дел у себя, и вряд ли он распространит следствие на Париж. Он там копается уже больше года. Так что можно быть спокойными.