Горение. Книги 3,4 - [39]

— Это нам обоим надо, Евгений Филиппович. Покудова я на коне, и вы в порядке. Последний раз вы ведь из России вывезли пятьдесят тысяч золотом денежки боевой организации. И — на здоровье! Я радуюсь, когда человек вашего уровня живет так, как считает нужным. Новое предприятие позволит вам взять с собою в Италию еще больше.

Азеф вздохнул:

— Ноги б унести… Следили за мной? Откуда сведения о золоте? Имеете перекрестную агентуру?

— Я — нет. А Трусевич — да.

— Имя агента?

— Не знаю. Клянусь памятью родителей. Право, сказал бы. Он, этот департаментский, мне тоже стоит поперек дороги.

Герасимов лгал; агентом была Зинаида Жуженко, адъютант боевика Сладкопевцева и его любовница; работала в Москве, с Климовичем, начальником охранки первопрестольной; недавно отдала ему свою подругу Фрумкину; та готовила покушение; Зиночка сама пришила террористке потаенный карман, чтоб револьвер не был заметен, целовала перед актом, а сообщение о месте и дате уже лежало на жандармском столе.

— Предложения? — спросил Азеф, достав из кармана тяжелый серебряный портсигар. — Что вы предлагаете?

— Воссоздать боевую организацию. Понятно, под вашим началом. Нацелить ее на цареубийство.

— Так все же будем Николашу убирать? — тихо, как-то даже ликующе спросил Азеф. — Или — снова игра?

— Спаси господь, — вздохнул Герасимов. — Священная особа, надежда наша, как можно…

— Вы меня интонациями не путайте, Александр Васильевич. А то ведь разорву монарха в клочья. Вы мне однозначно скажите: игра или всерьез?

Герасимов, ужаснувшись тому, что в голове его загрохотало слово «всерьез», взмахнул даже руками:

— Евгений Филиппович, окститесь!

— Ни один мой человек не будет арестован?

— Ни один. Ни в коем случае.

— Вы понимаете, что арест хоть одного из той группы, которую я создам, будет стоить мне жизни?

— Понимаю прекраснейшим образом.

Азеф поднялся, походил по зале, потом, склонившись над Герасимовым, спросил:

— А я новым Наумовым, паче случая, не окажусь?

Герасимов захолодел: Азеф тронул то, чего он постоянно и затаенно боялся.

Дело было в начале девятьсот седьмого, когда из Царского позвонил генерал Дедюлин, самый близкий государыне человек, и, нервничая, попросил «милого Александра Васильевича» срочно приехать; Герасимов выехал незамедлительно.

— Два месяца тому назад, — начал Дедюлин, пригласив полковника погулять по парку, — казак царского конвоя Ратимов доложил своему командиру князю Трубецкому, что с ним познакомился сын начальника дворцовой почтово-телеграфной станции Владимир Наумов. Встречались несколько раз, говорили о том о сем, а потом молодой Наумов возьми да и дай казаку прочитать возмутительные прокламации. Ратимов бросился к Трубецкому. Князь поставил в известность начальника охраны государя Спиридовича. Вы ведь с ним в давнем дружестве, правда? Ну а тот предложил казаку связей с Наумовым не прерывать, а, наоборот, еще больше сдружиться.

— Зачем? — спросил Герасимов, — Такие игры в Царском Селе рискованны, по-моему, надобно немедленно брать этого самого Наумова.

— Ну, я в подробности не входил, — сразу же отработал в сторону Дедюлин. Видимо, Спиридович хотел выявить подлинные намерения молодого Наумова, мало ли что тот читает, сейчас все на гниль падки… Словом, Ратимов, с санкции генерала Спиридовича, попросил Наумова свести его с боевой группой эсеров в Петербурге. И тот вроде бы согласился… Вот почему я и пригласил вас: мы-то ведь только здесь, в Царском, сильны, а столица, а тем паче империя — словно бы другое государство.

Через час Герасимов встретился с Ратимовым. Беседовали долго.

Вместо того чтобы арестовать Наумова, полковник решил поставить грандиозную провокацию — с согласия Дедюлина и Спиридовича; понудил Ратимова поклясться перед иконами, что тот сказал правду; казак забожился; после этого поручил ему ехать в Петербург и просить Наумова поскорее организовать встречу с бомбистами.

Поскольку Азеф знал всех членов боевой группы максималиста Зильберберга, отошедшего от его организации из-за споров по поводу методов террора, Герасимов имел все явки, поставил за ними постоянное наблюдение; конвойный казак Ратимов шел, таким образом, на встречу к подконтрольному эсеру, сопровождаемый тем не менее тремя филерами: два от Герасимова и один от Спиридовича.

Принимал Ратимова эсер Синявский — за ним постоянно смотрели люди Герасимова, знали каждый его шаг, сидели, что называется, на закорках — куда тот, туда и слежка.

Во время первой беседы Ратимов убеждал Синявского, что покушение возможно, рисовал планы прогулок государя в парке, давал советы, как туда проникнуть, — словом, провоцировал (производное от английского глагола «ту провок», то есть «побуждать») и всячески торопил с проведением акта.

Синявский долго раздумывал, соглашаться ли на вторую встречу; какое-то сомнение жило в нем; горячность, однако, возобладала, назначил свидание; решив проверить конвойца, спросил в лоб:

— А вы на себя осуществление акта возьмете? Мы снабдим вас оружием, деньгами и документами, обеспечим бегство, отправим за границу… Как?

Ратимов был заранее проинструктирован Герасимовым, что именно такое предложение, скорее всего, и последует; советовал не отвергать, но и не соглашаться: «Тяни время, играй колеблющегося, не бойся показать страх, все люди — люди, каждый петли боится… Посули им слать телеграммы о предстоящих выездах государя, о времени визитов великого князя Николая Николаевича и Столыпина… Если клюнет, запиши адрес, с кем связываться, а еще лучше — пусть Синявский сам его тебе напишет».