Горелый порох - [32]

Два молодых лейтенанта, находящиеся в цепи охраны, бросились к капитану, чтобы доложить о непредвиденной реакции солдат-фронтовиков. Капитан, поняв ситуацию, вышел к ближней группе любопытных и приказал вернуться в свои окопы и продолжать работы.

— Чиво, правда, вылупились-то? — встрял в разговор и старшина-сапер. — Эко невидаль какая… Неча зенки пялить — не баба голая.

— Не болтайте гадости, старшина! — прикрикнул вдруг на сапера капитан. — Занимайтесь своим делом!

— Баба не гадость, а сладость, — будто осерчавши, промямлил вполголоса старшина. Всадил топор в столб и принялся свертывать цигарку.

Ни строгость капитана, ни нелепая шутка старшины не тронули солдат, и они продолжали стоять и ждать, что будут делать саперы.

— У вас есть командиры? — не отступался капитан.

— Есть. Но мало, — ответил за всех солдат, стоявший попереди своих товарищей. — Валяйте и вы до нас, товарищ капитан, — больше станет, — зябко потирая руки, пошутил солдат.

— Я вам не Ванька, чтобы «валять», товарищ боец, — все больше напускал важности энкавэдист. — А ну позвать своих командиров!

Это приказание капитану пришлось повторить дважды и только тогда из задних рядов вышли два лейтенанта и майор.

— Капитан Жур, — небрежно козырнул энкавэдист. — Представитель политуправления… Это ваши бойцы?

— Мои. Но не все, — ответил пехотный майор, счищая сиреневым сучком глину с сапог. — Большинство — из числа окруженцев. Я и сам недавний окруженец…

— Вам, майор, вероятно, приказано занять оборону? У меня же — иной приказ. Давайте заниматься каждый своим делом. Уберите бойцов. Отведите к берегу, за пределы сквера!

— Наши траншеи должны пройти и по этому скверу, капитан, а не только по берегу… Уличные бои требуют иного профиля оборонительных сооружений. Тут город, а не поле.

Капитан поманил майора к себе поближе и, резко рубя воздух рукой, стал доказывать свое:

— Я выполняю спецзадание. Вы должны понимать, что это значит. И категорически требую убрать бойцов! В ваших же интересах… Дух солдат — это не патроны, которые можно пополнить из резерва. И вы должны дорожить стойкостью духа.

— Резерв духа и мужества всегда при солдате, капитан, его ни откуда не подвозят и не пополняют… — попытался успокоить майор капитана. — Куда я отведу солдат, если они при своих окопах, где через день, а может и через час примут бой?

— Но гарантий, что не сдадите город и убережете памятник вождя, вы, майор, мне тоже дать не можете. Это факт! И потому солдаты не должны видеть, что делают саперы. Это поколеблет их боевой дух. Тем более, окруженцы — уже не полноценная сила, и страна не может им доверять сполна.

— Вождь, даже в каменном облике, я думаю, вдохновлял бы солдат, — сохраняя спокойствие, проговорил майор. — Укрепил бы дух и веру в свои силы.

— Я вынужден буду принять меры! — выходя из себя, капитан кивнул на цепь охраны. — Займите, в конце концов своих бойцов — работой, политбеседой, или, наконец, увидите их к полевой кухне и дайте жратвы. Для них это всегда важнее, чем соваться не в свои дела… Иначе, майор, я обязан донести, куда надо!

— Донос, конечно, убедительнее приказа, — согласился майор и отдал распоряжение младшим командирам развести солдат по своим местам.

Чуть за полдень саперы, с честью выполнив «спецзадание», чин-чином уложили блоки статуи в санитарную фуру, и ездовые погнали коней на Тулу. За ними, словно кортеж, тронулся и отряд охранников, настороженно глядящих по сторонам, будто в конной повозке они увозили в глубокий тыл не каменные глыбы, а золотые слитки государственной казны. Наскоро перекурив, старшина увидел и своих саперов. Телеграфные столбы с колодезным воротом наверху остались стоять над постаментом и все еще походили на устрашающую виселицу. Обессилевшие саперы не смогли свалить это чудовищное сооружение, не закидали они, как приказал капитан, и постамент хворостом от сторонних глаз. Все было на виду. На постаменте даже остались стоять сапоги увезенного спецобозом хозяина. Их не удалось сорвать веревочной петлей со стальных креплений, и сапоги красовались теперь на гранитном прямоугольнике не погляд окрестному миру. Правда, уходя, старшина долбанул обухом по голенищу, чтобы порушить и скрыть оплошность своей работы, но от удара лишь рассылался по всему скверу пустой топорный звон да высеклись, как от сварки иссиня-каленые искры.

* * *

— Ну и матерьялец! — выдохнул сапер, махнул рукой и не стал больше пытать силу.

Лютов и Донцов, от нечего делать наблюдая эту грустную картину, сидели на станинах пушки, не в силах сказать что-либо друг другу — перед глазами все еще моталась в петле каменная голова… Первым не вынес молчания комбат:

— А майор был прав: памятник должен стоять как вдохновляющий символ для обороняющихся солдат. Как ты думаешь, сержант?

— Живой Верховный, — Донцов отмахнул руку в сторону Москвы, — и тот ничем не может помочь нам. Да и каменный — тоже не бог… Я о другом думаю: раз сняли памятник — значит, предрешена судьба и этого городка. Сдадут его.

— Выходит, так — согласился лейтенант.

Немного погодя, Лютов, взяв топор у Донцова, отправился к «виселице». Оглядевшись, будто он пришел на воровскую порубку леса, принялся рубить столбы. Повалив их наземь, он выбрал, какой поразлапистее, куст сирени и прикрыл им сапоги Верховного. Вернулся к орудию.